«Ресурсное проклятие»: миф или реальность?
Тюмень, 9 октября 2012
Тюменская областная научная библиотека им. Д.И.Менделеева, филиал Президентской библиотеки им. Б.Н.Ельцина
Лектор - генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности, заведующий кафедрой прикладной политологии Финансового университета при Правительстве РФ, кандидат политических наук и магистр политической науки Манчестерского университета Константин Васильевич Симонов.
Губернатор Тюменской области В.В.Якушев
Уважаемые коллеги! Сегодняшние «Губернаторские чтения» – десятые. Пусть небольшой, но юбилей – и его хочется отметить чем-то особенным. Тема этих Чтений – «“Ресурсное проклятие”: миф или реальность?».
Проблема близка нашему региону, поскольку его экономика всегда напрямую зависела от добычи углеводородного сырья – по крайней мере, с рубежа 1960–1970-х годов, когда здесь были открыты первые нефтяные месторождения. Сегодня эта проблема дискутируется особенно широко в силу того, что на мировых рынках цены на нефть высоки: есть мнение, что получение доходов таким легким путем (хотя я-то как раз не сказал бы, что он «легкий») грозит стагнацией других секторов экономики.
Мы пригласили выступить перед нами генерального директора Фонда национальной энергетической безопасности, заведующего кафедрой прикладной политологии Финансового университета при Правительстве РФ, кандидата политических наук и магистра политической науки Манчестерского университета Константина Васильевича Симонова. Перечислю заглавия лишь нескольких его монографий, опубликованных за последние семь лет: «Русская нефть», «Энергетическая сверхдержава», «Глобальная энергетическая война», «Нефтегазовый фактор в мировой геополитике». Что же касается основанного Константином Васильевичем Фонда национальной энергетической безопасности, то это, наверное, самая авторитетная в своей предметной области исследовательская и консалтинговая структура нашей страны. Клиентами ее являются такие известные компании, как Halliburton, Schlumberger, Shell, «Новатэк», «Сургутгазпром», ТНК-BP… Названия эти нам хорошо знакомы, большинство из них представлены в нашем регионе.
Перейдем к делу – как всегда, после краткого введения в дальнейшую дискуссию, которое сделает Святослав Игоревич Каспэ.
Главный редактор журнала «Полития», профессор Высшей школы экономики С.И.Каспэ
Я выдвину только один, зато провокационный тезис – пожалуйста, не надо линчевать меня сразу. Возможно, это и не понадобится.
На самом деле «сырьевое» – или «ресурсное» – проклятие, конечно, существует. Только в очень специальном смысле. В шекспировском «Генрихе IV» есть иронический диалог:
«– Я духов вызывать из тьмы умею.
– И я, как, впрочем, всякий человек. Все дело в том лишь, явятся ли духи».
В случае с «сырьевым проклятием» ситуация сходная. Проклинать может кто угодно и кого угодно; результат будет зависеть от того, как реагирует проклинаемый. В большинстве случаев злых духов призывает он сам – и происходит с ним по вере его. Черные кошки перебегают дорогу всем. Но один пожмет плечами и пойдет дальше, а другой начнет метаться, паниковать и расшибет себе голову о стену.
Мы прекрасно знаем, что такие страны, как Габон, Либерия, Мавритания, Нигерия, Сьерра-Леоне, – не лучшие на Земле места для жизни. Мало того, мы прекрасно знаем (это подтверждено мощными массивами фактов), что их многочисленные непорядки и даже бедствия – и экономические, и социальные, и политические – прямо связаны с их ресурсным изобилием и, главное, с тем, как они им распорядились. Но мы знаем также, что есть страны, которые распорядились им иначе, которые сделали иной выбор. И этот субъективный момент выбора гораздо важнее и объясняет гораздо больше, чем все объективные обстоятельства, вместе взятые.
Конечно, здесь, на этой земле, «сырьевое проклятие» кажется заведомой чушью. За время реализации проекта «Губернаторские чтения» я не раз слышал подобные оценки. Более того, я ведь, простите мне это признание, начал чувствовать себя отчасти тюменцем – и потому всякий раз с ними внутренне солидаризировался. Но издевательски отмахиваться от мрачных пророчеств недостаточно. Ресурсное изобилие не избавляет от выбора, а понуждает к нему, это не только дар, но и вызов. Любой дар можно обратить во зло – богатство, силу, красоту, талант. А можно – во благо. Но для этого нужна осмысленная стратегия распоряжения этим даром. Разоблачить аргументы сторонников теории «сырьевого проклятия» очень важно, но это только полдела. А вторая половина – противопоставить им внятную программу конвертации природных ресурсов в ресурс развития, в ресурс роста не только количественного, но и качественного. Уверен, что в лекции Константина Васильевича контуры такой программы будут очерчены. Уверен и в том, что и выступления содокладчиков, и дальнейшая дискуссия обогатят ее многими ценными нюансами и поворотами.
К.В.Симонов
Может быть, в Тюмени действительно нет смысла доказывать, что «ресурсное проклятие» – миф. Но в России в целом сторонников этого мифа очень много, причем не только среди экспертов-теоретиков, но даже среди представителей правительственных структур. Их тезисы воспроизводятся снова и снова, и я считаю большой ошибкой нефтегазовых компаний и регионов то, что они никак на них не реагируют, замыкаясь в своем мире.
В России постоянно рассуждают о нефтегазовой промышленности в медицинских и мистических терминах: «игла», «болезнь»… Я попытался выделить четыре аргумента сторонников этого стереотипа, как бы сформулировать позицию «обвинения».
1. Сырьевая зависимость консервирует экономическую и технологическую отсталость страны, парализует стремление к инновациям. Парадоксально, что в умах «проклятистов», как я их называю, нефтегазовый комплекс и инновации заведомо противопоставлены; чем именно нефтегаз хуже других отраслей экономики, никак не объясняется.
2. Сырьевая зависимость приводит к «голландской болезни»: развитость нефтегазового комплекса подрывает несырьевой сектор. Следовательно, если мы хотим иметь диверсифицированную экономику, необходимо сокращать долю нефтегазового комплекса, а не развивать его наряду с другими секторами. То есть, чтобы построить диверсифицированную экономику, надо уничтожать некоторые ее отрасли. Станет ли она в этом случае более диверсифицированной?
3. Сырьевая зависимость генерирует риски экономических кризисов из-за возможного падения цен на нефть. Как будто на другие товары цены не колеблются!
4. Сырьевая зависимость препятствует развитию демократии. Как говорил Егор Гайдар, пока есть такая зависимость, «у властей предержащих нет необходимости налаживать современный диалог с обществом. Тот исторический диалог, который только и прокладывает русло для формирования набора институтов, ограничивающих произвол власти, обеспечивающих гарантии прав и свобод граждан». Замечу только, что само недавнее появление в России «креативного класса» стало возможно лишь благодаря нефтегазовым ресурсам – без них о диалоге с властью и речи быть не могло, поскольку сам субъект этого диалога возрос, прямо или косвенно, на нефтегазовых доходах.
Такая система установок воплощается в практических требованиях. Во-первых, надо увеличивать налоговую нагрузку на нефтегазовый комплекс для ослабления налогов на другие отрасли. Мера не является новой, в период перестройки и особенно в период становления современной российской государственности были популярны идеи конверсии, перевода ВПК на «мирные рельсы» за счет средств, изъятых у нефтегазового комплекса. Попытки эти оказались не очень успешными, но учиться на ошибках не стали. В конце 1990-х – начале 2000-х годов у директора Центра стратегических разработок, а позже министра экономического развития Германа Грефа возникла идея «налогового маневра», предполагавшего повышение налогов на нефтегазовую промышленность при сокращении налогов на обрабатывающий комплекс. Маневр состоялся; теперь мы можем задуматься, почему он не привел к расцвету производства в других отраслях, почему мы не стали лидерами мировой обрабатывающей промышленности. Ситуация усугубилась до такой степени, что сейчас под бременем налогов не может развиваться и сама нефтегазовая отрасль.
Постоянно воспроизводится и постулат, гласящий, что не стоит усиливать ресурсную зависимость через создание новых проектов на российской территории: лучше заняться, например, энергоэффективностью. Сторонники «ресурсного проклятия» не считают нужным менять налоговую систему, развивать нефтегазовые провинции и проекты.
Довольно странно, что в ответ приходится оправдываться. Попробую привести ряд аргументов, опровергающих изложенные выше установки.
Если «сырьевое проклятие» имеет статус объективно установленного факта, то его жертвой должны быть все страны, живущие за счет нефтегазового комплекса. Удивительно, но во многих странах мира «сырьевое проклятье» почему-то не действует; оно как-то обходит их стороной. В качестве примера назову Норвегию, Канаду, Австралию. В Норвегии доля сырьевого комплекса в структуре экономики значительно выше, чем в России, но там, за малым исключением, никто не говорит, что «нефть не нужна, давайте с ней завязывать». Вспомним, что именно благодаря нефтегазовой промышленности эта страна перестала быть захолустьем Европы, именно благодаря ей был создан внутренний плацдарм для реформ и инноваций.
Особенно показателен пример США – ведь их сырьевой комплекс является мощнейшим в мире по объемам производства. Почему все мы знаем об iPod, iPad, Кремниевой долине, о Facebook, создатель которого приезжает в Россию словно гуру (кстати, в некоторые моменты эта компания стоила дороже «Газпрома»)? Почему на самую мощную сырьевую экономику не действует «сырьевое проклятие»? В конце XIXв. основу экономики США составляло производство нефти, алюминия и хлопка, что никак не помешало стране со временем создать эффективную диверсифицированную экономику, сочетающую инновационность с бурным развитием ресурсного сектора, причем в рамках демократического политического устройства.
Один из тезисов сторонников «ресурсного проклятия» гласит, что расширение ресурсного сектора экономики допустимо лишь после становления и консолидации институтов демократии. Получается, что в России надо сначала свернуть добычу нефти и газа, затем каким-то образом построить нормальные демократические институты, а затем добычу возобновить (якобы таким путем и шли все мировые державы). Однако давайте задумаемся, как возникала сама американская демократия. Первая коммерческая скважина была пробурена в Пенсильвании в 1858 г., а через три года началась Гражданская война. Институты демократии консолидировались не до, а после нефтяного бума! Пример Штатов и других демократических государств показывает, что деление на заведомо «плохие» и заведомо «хорошие» сырьевые страны необоснованно.
Если у страны нет сырья, само по себе это совершенно не значит, что у нее появится современная экономика. Япония не является контрпримером: далеко не каждая страна при отсутствии нефти и газа (что для Японии, кстати, серьезная головная боль, никем не рассматриваемая как конкурентное преимущество) начинает в большом количестве производить компьютеры и автомобили. Есть множество государств, у которых нет ни сырья, ни элементарных демократических институтов.
Возьмем близкую для нас Украину, на примере которой можно сделать определенные выводы о последних 20 годах раздельного развития наших государств. С точки зрения ресурсной базы Украину трудно сравнивать с Россией, хотя у нее и имеются некие запасы, – следовательно, ее не должно касаться «ресурсное проклятие», следовательно, она должна была уже стать современным государством, в котором производится продукция, вытесняющая японцев и американцев с глобальных рынков. Между тем ведущая отрасль украинской промышленности, сталелитейная, по всем показателям проигрывает российской, куда в последнее время привлечено несравнимо больше инвестиций. Да и с демократией там дело обстоит не слишком здорово. Так что не стоит думать, что путь к хорошим политическим институтам лежит через нищету, что уничтожение нефтегазового комплекса является обязательной предпосылкой для бурного развития несырьевых отраслей и демократических институтов.
Насколько справедливо то суждение, что «когда цена на продукцию сырьевого сектора увеличивается, растущие зарплаты начинают перетягивать работников из торгуемого сектора в ресурсный» (Константин Сонин)? Понятие «голландская болезнь» вошло в экономическую науку в связи с очень конкретной и очень локальной ситуацией 1962 г., когда начало добычи газа в Гронингене действительно повлекло за собой переток рабочей силы из несырьевого комплекса в сырьевой. На самом же деле впервые подобный феномен возник еще в XVIв., когда голландцы увлеклись экспортом тюльпановых луковиц, действительно ставших на некоторое время монотоваром. Но сегодня «голландской болезни» уже давно нет ни в Голландии, ни в России. По официальным данным Росстата, в добыче полезных ископаемых (всех вместе, не только нефти и газа) в России занято меньше миллиона человек. А в обрабатывающем производстве – 11 млн. человек; в образовании – 6 млн. Судя по этим цифрам, наша экономика имеет вполне постиндустриальную структуру. Никто особенно не бежит в ресурсный сектор.
Благодаря таким технологиям, как добыча на глубоководном шельфе, подводные комплексы бесплатформенной добычи, битумная нефть, сланцевый газ, добыча сырья может быть инновационной. В России нефтегазовый комплекс – одна из немногих отраслей, сохранивших способность к генерированию настоящих, а не псевдоинновационных решений, поскольку является важнейшим мультипликатором спроса в других отраслях. Один из примеров – прокладка газопровода «Бованенково-Ухта» под Байдарацкой губой. Потребовалось создать трубу беспрецедентного, соответствующего экстремальным условиям качества, что стало новой задачей для сталелитейной промышленности. Некоторые нефтегазовые проекты чрезвычайно масштабны не только по вовлеченным технологиям, но и просто в физическом смысле: например, плавучий завод Shellсравним по размерам с Останкинской башней.
Особенно странно, что для сторонников теории «ресурсного проклятия» сами углеводороды делятся на «хорошие» и «плохие»: добытые нетрадиционными способами нефть и газ (например, сланцевый) признаются полезными и «правильными». Но они же остаются при этом нефтью и газом! Такой подход хорошо прочитывается, например, в словах директора Центра макроэкономических исследований Сбербанка Ксении Юдаевой: «Можно выделить несколько вызовов, которые ведут к смене модели роста. Один из них – технологический. Важный тренд – это изменения в энергетическом секторе. Прежде всего, это развитие технологий добычи сланцевого газа, во-вторых, развитие альтернативной энергетики и зеленых технологий». И что, мы должны строить в Тюмени электростанции на солнечных батареях?
Статистика показывает, что США опережают нас и по объему, и по темпам роста добычи сырья: по углю показатели вообще несоизмеримы; по нефти мы их несколько опережаем, но по газу уступаем – и надо учитывать, что американская газодобыча растет на 20–30 млрд. кубометров ежегодно, для чего имеются значительные потенциальные резервы. А есть ведь еще и Канада, которую часто называют 51-м штатом. И тогда возникает вопрос: кто же на самом деле является сырьевой сверхдержавой?
В американской нефтегазовой индустрии занято более 9 млн. человек (по сравнению, как мы помним, с 1 млн. во всей добывающей промышленности России). И государство обоснованно гордится этим, потому что прежде всего благодаря росту добычи нефти и газа происходит нынешняя реиндустриализация Америки. За счет сланцевого газа США получают ресурс чрезвычайно дешевой электроэнергии, используемый, в свою очередь, для добычи трудноизвлекаемой нефти, которая теперь стала рентабельной. США наращивают свой нефтяной экспорт и смогут к 2020 г. создать в своей промышленности от 2,5 до 5 млн. новых рабочих мест.
Вот социальная реклама, которую я лично сфотографировал в одном из американских аэропортов.
В последнее время мы часто говорим о рейтинге «DoingBusiness», в котором Россия по состоянию на 2011 г. находится на 120 месте. Спору нет, надо подниматься; но в первой десятке этого рейтинга находятся, между прочим, Норвегия, Австралия, Канада, Саудовская Аравия, то есть классические сырьевые страны. Почему же мы уверены, что для прорыва в десятку нам непременно нужно придушить наш сырьевой сектор?
Другой пример: в рейтинге, где само население оценивает, как ему живется («BetterLifeIndex», май 2012), первую строчку занимает классическая сырьевая страна – Австралия, главным стимулом развития которой сейчас является сжиженный газ. А ведь в некоторых отношениях мы находимся в еще более выгодном положении, чем Австралия, – так, особенности географического положения и климата России позволяют использовать на Сахалине гораздо более дешевую технологию естественного охлаждения сжиженного газа.
Сегодня ровно половина доходной части бюджета нашей страны приходится на прямые сборы и налоги с нефтегазовых компаний (без учета косвенных поступлений). И как выглядела бы Россия без этих денег? Да, основа нашего экспорта – минеральные продукты. Но как это мешает развиваться, например, машиностроению? Проблема не в сырьевиках, а в машиностроителях. Всякое замедление темпов роста в нефтегазовой отрасли приводит к аналогичным процессам в других отраслях. Разве от этого выигрывает экономика в целом?
Сегодня нефтегазовый комплекс проигрывает интеллектуальную борьбу: лагерь противников весьма многочислен и имеет четкую программную стратегию, направленную на его дискредитацию. За 2011 г. термин «нефтяная игла» был упомянут в центральной и региональной прессе 2 тыс. раз, «голландская болезнь» – 500 раз, то есть по нескольку раз в день. Один из наших видных публицистов Дмитрий Быков пишет, например: «России, кажется, давно уже пора попробовать выживать без нефти: от нее одно зло. Нефть – кровь Земли – приливает обычно, как крови и положено, к самым неблагополучным регионам: нефтяное процветание не спасло Россию, а затормозило ее развитие». Звучит смешно, но говорится-то всерьез!
Можно посмеяться и над высказываниями Денниса Медоуза (одного из авторов знаменитого доклада «Римского клуба» «Пределы роста»), опубликованными в журнале «Эксперт»: «Россия, великая страна, которая существует как минимум на протяжении 1100 лет, бóльшую часть своей истории утилизировала возобновляемые источники энергии – дрова. Почему же вас сегодня так страшит идея, что в будущем Россия может вернуться к использованию возобновляемых источников, откуда такая странная привязанность к невозобновляемым нефти и газу? Любая жизнь рано или поздно кончается, и с углеводородами точно такая же история». Но смеяться тут не над чем: дрова – зримый образ той самой якобы эффективной «зеленой энергетики», к которой нам предлагают перейти. Мы пытаемся заимствовать чужую повестку дня, отождествляя новые технологии с возобновляемыми ресурсами – и делая это в стране, две трети территории которой находятся в зоне вечной мерзлоты. И ведь люди ходят в правительство, выбивают деньги под этот мировой тренд! И получают их!
Подытоживая, повторюсь: нефтегазовые компании и регионы должны выйти из того «интеллектуального гетто», в котором они сейчас находятся, должны наконец-то начать сами формировать свою репутацию, а не жить с навязанной. Кроме того, конечно, надо обратить внимание и на проблемы самой нефтегазовой промышленности, в частности провести давно назревшую реформу ее налогообложения.
Директор Научно-образовательного центра «Геология нефти и газа», член-корреспондент Российской академии наук И.И.Нестеров
Я хотел бы сказать несколько слов о перспективах «новой геологии нефти и газа», главной целью которой является разработка нетрадиционных инновационных технологий в нефтегазовом производстве, позволяющих радикально поднять уровни добычи.
В основе «новой геологии» – идея отсутствия миграции углеводородного сырья в любом виде за пределами современных контуров залежей нефти и газа. Соответственно, разведочный этап работ можно пропустить – его заменит опережающее бурение эксплуатационных скважин с получением информации о составе и свойствах рассеянного органического вещества, условиях его концентрации в водных бассейнах и его молекулярной энергии, с уточнением радиуса дренажа каждой скважины и контуров залежей, определением оптимальных режимов извлечения флюидов из недр и т.д.
Если известно, как именно нефть (или газ) зашла в пласт пород, то ее можно поднять на поверхность с максимальным коэффициентом извлечения, достигающим 80% и больше (против современных 17–27%), причем независимо от коэффициента емкости (пористости) и проницаемости вмещающих пород. Мы готовы восстановить и вернуть в эксплуатацию даже полностью заводненные месторождения.
Модернизация нефтегазового производства производится за счет многоствольного веерного ракетного или турбинного бурения горизонтальных стволов с последующим гидроразрывом пластовых систем и созданием забойных сепараторов с раздельным подъемом жидкостей (нефть, конденсат) и газа на поверхность. Проще говоря, мы как бы опускаем в скважину целый завод.
По реальным запасам сланцевой нефти (так называемых «трудноизвлекаемых запасов») Россия превосходит весь остальной мир. Сегодня у нас есть 92 месторождения, где мы извлекаем сланцевую нефть: дебиты их катастрофически малы. Затраты на «новую геологию» окажутся всего лишь миллионной долей возможных доходов. Рост экономического благополучия страны в ближайшие 300 лет возможен только за счет новых, нетрадиционных технологий в области мобилизации новых резервов нефти и газа, их добычи и переработки.
Генеральный директор ФГУП «Западно-Сибирский научно-исследовательский институт геологии и геофизики», член-корреспондент Российской академии естественных наук И.В.Шпуров
Переведу вопрос в практическую плоскость: как можно способствовать конвертации нефтегазовых доходов в развитие не только самой отрасли, но и смежных с ней отраслей?
Мы часто забываем, что нефтяные компании являются заказчиками и потребителями инновационных технологий, но не их производителями: этим занимаются сервисные компании, точнее, входящие в их состав научно-исследовательские и технологические центры. В российских компаниях, за редким исключением, они отсутствуют – сервис контролируют Halliburton, Schlumberger и им подобные. Задача государства должна заключаться в стимулировании развития именно сервисных инновационных организаций. К сожалению, сегодня это сделать непросто: даже в советское время технологии значительно отставали. Поэтому надо не столько пытаться создавать их заново, сколько интегрироваться в международные проекты.
Об одном из примеров эффективной международной интеграции в области освоения трудноизвлекаемых запасов нефти я бы хотел рассказать при помощи видеофильма, снятого нашим институтом. (Демонстрируется фильм, рассказывающий о новейших технологиях добычи трудноизвлекаемых запасов методом гидроразрыва пласта.)
Вот уже около десяти лет мы сотрудничаем с компанией DYNAenergetics, развивая совместные технологические решения: сегодня они уже строят завод в Тюменской области. Возможно, именно такие проекты окажутся перспективными для отечественного нефтегазового сектора.
Профессор кафедры истории и культурологии Тюменского государственного нефтегазового университета, доктор исторических наук В.И.Карпов
Огромные природные ресурсы оказали существенное влияние на выработку промышленной политики государства в ХХ в. В обозримой перспективе, несмотря на декларации правительства о необходимости преодоления сырьевого характера экономики, нефть и газ сохранят важнейшую роль в народнохозяйственном комплексе страны, мировой экономике и геополитике.
Как отмечал один из крупнейших российских экономистов-географов Григорий Агранат, «историческое и природное наследство России таково, что благополучие страны опиралось и будет опираться в обозримом будущем на сырьевые ресурсы и территории». Разумеется, в промышленную политику государства необходимо вносить серьезные коррективы, исправлять сырьевой перекос в экономике. Сырьевая ориентация экономики Тюменского Севера не отвечает долгосрочным интересам ни государства, ни регионального сообщества. Но в обозримой перспективе отказ от освоения новых месторождений выглядит утопично: это больно ударит и по российской экономике в целом, и по региону, спровоцировав снижение уровня жизни населения.
Следует заметить, что нефтегазовые ресурсы сами по себе не могут быть причиной ни ускорения, ни торможения страны. Все зависит от общего вектора социально-экономического развития государства. В 1960–1970-е годы нефть и газ Западной Сибири придали новый импульс терявшей динамику развития экономике СССР. Но в конце 1970-х – 1980-е годы СССР, продолжавший движение в русле индустриализма, не смог перестроиться в соответствии с новыми требованиями научно-технической революции и не сумел должным образом распорядиться природными богатствами.
Реформы 1990-х годов подорвали не столько систему (видоизменившись, она в глубинных своих проявлениях сохранена и сегодня), сколько национально-государственную безопасность и сами цивилизационные основы российского общества. И только в конце 1990-х разрушение промышленного потенциала стало рассматриваться как угроза национальной безопасности, а его сохранение, усиление практической отдачи – как важнейший фактор поступательного развития страны.
В 2000-е годы в списке ведущих российских нефтяных компаний произошли изменения. Частные «Сибнефть» и «ЮКОС» исчезли, а их активы по большей части влились в государственные «Газпром» («Газпром нефть») и «Роснефть». Во многом в результате этого перераспределения активов «Газпром», занимавший в 2003 г. десятое место по добыче нефти, в 2008 г. вышел уже на пятое. Еще более впечатляющий скачок совершила в 2004–2008 гг. «Роснефть», переместившаяся с восьмого места по добыче на первое. Однако в «тучные» 2000-е годы государство не сумело эффективно распорядиться природными богатствами. Тогда конъюнктура цен на мировом нефтяном рынке была очень благоприятной для страны (до 160 долларов США за баррель перед мировым кризисом 2008 г. против, например, 8–12 долларов в конце 1980-х годов). Накопленный за счет нефтедолларов валютный запас позволял менее болезненно решать проблемы модернизации национальной промышленности в условиях мирового кризиса.
Россия страдает не от нефтегазового проклятия, а от проклятия неэффективного управления. Нефтегазовая отрасль при умелом руководстве – локомотив, который тянет за собой металлургию, машиностроение, транспорт, строительство, стимулирует развитие фундаментальной и прикладной науки, подпитывает социальную сферу.
Сегодня Россия по-прежнему располагает значительными запасами углеводородного сырья. Крупнейшим нефтегазодобывающим районом страны остается Тюменская область. Здесь, в частности на полуострове Ямал, сосредоточены гигантские неосвоенные месторождения нефти и газа (Бованенковское, Харасавэйское, Новопортовское и др.).
В современных условиях неизбежны противоречия между регионом, крупными добывающими компаниями («Газпром», «ЛУКОЙЛ» и др.) и государством, которое может выступать защитником региональных интересов, а может и иметь собственные. Растет зависимость нефтегазовой промышленности от колебаний мировых цен, ощущается нехватка оборотных средств. Политика региональных властей по обеспечению устойчивого развития северных территорий, решению проблем занятости и других социальных вопросов стала серьезно расходиться с целями вертикально-интегрированных компаний, которые воспроизводят в рыночных условиях ведомственную практику, знакомую нам по советскому времени. Задача государства – выбрать оптимальный сценарий действий, наиболее соответствующий интересам и федерального центра, и региона, и компаний, и населения.
Решение любой крупной экономической задачи следует оценивать, взвешивая ее вклад в развитие не только собственно индустрии, но и (и это главное) общества. Ведь добыча газа, нефти, других полезных ископаемых, развитие промышленности в целом не могут быть самоцелью. Важно знать, как воспользоваться индустриальным ростом в общественных интересах. Сегодня и на обозримую перспективу нефть и газ остаются главным ресурсом России. Но нельзя сформулировать задачи, которые должен решить национальный нефтегазовый комплекс, не определив общую концепцию и цели промышленной политики государства.
Свободный микрофон
Зав. кафедрой Тюменского государственного нефтегазового университета В.П.Овчинников:
Хочу спросить, как относится докладчик, имеющий немалый преподавательский опыт, к переводу российского высшего образования в нефтегазовой сфере на двухуровневую систему (бакалавриат и магистратура)?
Председатель Тюменского регионального отделения партии «Яблоко» М.В.Аверин:
В докладе были приведены интересные, малоизвестные данные. Нет ли у докладчика личных расчетов того, какая примерно сумма требуется стране для реиндустриализации? Думаю, сам масштаб чисел подскажет, что альтернативных источников, кроме нефтегазового комплекса, не существует.
Доцент Тюменского государственного университета Л.В.Иванова:
Как обывателя меня интересует, известны ли объемы подушевого потребления газа в России и США? Вопрос мотивирован тем, что, согласно одной из позиций, Россия не энергетическая «сверхдержава», а энергетическая «сверхколония», которая вывозит ресурсы за рубеж, ограничивая доступ к ним своих граждан.
Студент Института геологии и нефтегазодобычи Тюменского государственного нефтегазового университета С.С.Копусов:
Если радикально модернизировать нефтедобычу, качественной нефти станет гораздо больше, и средняя цена российской нефти вырастет. Но перерабатывающих заводов в России не хватает даже для обеспечения внутренних нужд, поэтому мы и экспортируем сырую нефть. Как решить эту проблему?
Председатель Тюменской областной думы С.Е.Корепанов:
Первый вопрос: какую роль в диверсификации экономики может сыграть проект «Сколково»? Второй вопрос: как Вы относитесь к тому, что цены на газ для населения ниже, чем для промышленных предприятий?
Зам. главы г.Нягань (ХМАО) В.Н.Шамрай:
Доклад был построен таким образом, что не подразумевал самой возможности дискуссии, и это мне не понравилось. Год назад на VIмеждународном инвестиционном форуме «Югра-2011» в Ханты-Мансийске та же проблема обсуждалась под тем углом зрения, что тренд мировой экономики разворачивается в сторону альтернативных энергоносителей. Поэтому важно понимать, сколько времени у нас есть на то, чтобы, вкладывая в нефтегазовый комплекс, диверсифицировать государственную экономику и не отстать от тренда. Интересно узнать Вашу позицию по этому поводу.
Президент Тюменской ассоциации нефтегазосервисных компаний В.А.Борисов:
Мы говорим о том, что страна нуждается в «локомотиве» развития. Кроме того, мы знаем, что в Тюменской области сосредоточено значительное количество научных кадров и специалистов, связанных с нефтегазовым комплексом, представлены и многие зарубежные сервисные компании. Как докладчик относится к попытке создать здесь некий центр нефтедобычи и сервиса (по своей сути подобный «Сколково»), под который будет подведено эффективное законодательство, который будет освобожден от налогов и наделен необходимыми льготами?
И еще реплика, адресованная С.Е.Корепанову: существует проблема утечки национальных кадров, поэтому логично задуматься о переформатировании нынешней системы образования и об установлении некоей материальной компенсации со стороны зарубежных компаний, переманивающих к себе выученных нами специалистов. Выступите с соответствующей законодательной инициативой!
Председатель Совета ТОС поселка Тура А.М.Селезнева:
У меня тоже вопрос к С.Е.Корепанову: когда вернут Тюменской области отнятый у нее налог на добычу полезных ископаемых?! (Смех, аплодисменты.)
Аспирант Тюменской государственной академии культуры, искусств и социальных технологий Т.М.Усольцева:
Каков запас прочности у нынешнего положения дел при сохранении действующей системы налогообложения нефтегазовой отрасли?
Зам. председателя Тюменской областной думы В.В.Сысоев:
К сожалению, в России природные ресурсы конвертируются не в «ресурсы развития», а в различные фонды (в том числе резервные и стабилизационные). Как полагает докладчик, во что наиболее рационально было бы конвертировать полученные средства?
К.В.Симонов: Я вижу, что аудитория в большинстве своем воспринимает меня как союзника. Это приятно, поскольку я считаю реабилитацию нефтегазовой отрасли общей задачей.
Одной из ключевых проблем, затронутых в содокладах и выступлениях, была проблема инвестиций. Действительно, для нас сейчас ключевым моментом является не «ресурсное проклятие», а «проклятие неэффективного управления» и неэффективной траты средств. Проблема не в наличии или отсутствии сырья, а в том, как распоряжаются деньгами, полученными от его добычи: на это указывают вопросы относительно конвертации сырьевых доходов, о налогообложении. Все сказанное лишний раз подчеркивает сложность и многосторонность проблемы и необходимость системного ее решения. Нельзя давить отрасль налогами, потому что в таком случае она начинает экономить на машиностроении, сервисных компаниях, держать их на голодном пайке. В результате замедляется развитие экономики в целом. В последние несколько лет у отечественных компаний («Башнефть», «ЛУКОЙЛ» и др.) заметна склонность перемещать нефтедобычу на латиноамериканские рынки, поскольку там существуют более комфортные для них условия. Число таких проектов неуклонно растет, и это тревожный сигнал.
Теперь попытаюсь ответить на заданные вопросы. Я озабочен отечественным образованием в целом, а не только его переходом на систему бакалавриата и магистратуры. Я вижу основную проблему в ненормально всеобщем характере высшего образования и в отсутствии конкуренции образовательных учреждений; количество образовательных ступеней – второстепенный вопрос.
Точный объем средств, необходимых для реиндустриализации страны, назвать не могу. И никто не может: подобные цифры всегда носят характер психологического оружия, никакой реальной базы под ними нет.
О сравнении подушевого потребления газа в России и США. В США не только производится существенно больше сырья, но и существенно больший его объем потребляется внутри страны, причем Штаты не только не являются экспортером газа, но даже его импортируют, пусть и в незначительном количестве. Потребление газа на душу населения в России гораздо ниже, внутренний рынок узкий, хотя мог бы стать серьезным подспорьем в тяжелые для страны годы. Сапожник без сапог, вот как это называется. Конечно, «Газпрому» проще гнать газ на экспорт по одной толстой трубе, чем сооружать из тонких национальные распределительные сети. В долгосрочной – и, кстати, политической – перспективе это ошибка.
Действительно, отечественные сорта нефти имеют на внешних рынках репутацию низкокачественных. По этой причине мы недополучаем маржу с экспортных поставок. При этом на новых российских месторождениях нефть по своему качеству сопоставима с лучшими сортами. Рынки открываются; их дает нам политика – например, в ситуации эмбарго на поставки иранской нефти. Но нашей нефти не удалось занять эту нишу, потому что мы не смогли своевременно отреагировать на открывшееся окно возможностей. В результате деньги ушли в Саудовскую Аравию. Теперь нужно не прошляпить следующий шанс.
«Сколково» – показной проект, предпринятый исключительно с целью продемонстрировать, что в России вспомнили об инновациях. Многие компании воспринимают свое участие в нем как повинность. Разве тюменский технопарк не есть аналог «Сколково» – в позитивном смысле?
О том, что моя лекция не предполагала дискуссии. Вы знаете, существует мнение, что если теория непротиворечива, она ненаучна. Значит, если моя теория кому-то не нравится, она может претендовать на научность. Я же не могу дискутировать сам с собой, это отдавало бы шизофренией. Если Вам угодно критиковать, то критикуйте аргументы. Вы сказали, например, о «тренде в сторону альтернативных энергоносителей». Между тем их доля в общем объеме сейчас составляет всего 1,5%. Это тренд или статистически пренебрежимая флуктуация?
Я считаю, что нынешняя система налогообложения нефтегазового сектора выполнила свою функцию, обеспечив приток денежных средств в бюджет в условиях, когда другого источника просто не было. Но сейчас, когда эта система стала элементарно угрожать объемам добычи, возникла потребность в ее пересмотре (в том числе и в упразднении НДПИ). Если не изменить ситуацию, то уже через четыре-пять лет начнется устойчивое падение добычи, потеря внешних рынков и т.п.
В 2008 г. стабилизационные фонды сыграли позитивную роль: из их средств в период кризиса поддерживались крупные промышленные компании. Я, впрочем, не сторонник таких мер: в бизнесе должны быть победившие и проигравшие. Куда конвертировать полученные средства? С одной стороны, это должны быть социальные проекты. С другой стороны, должна создаваться благоприятная инфраструктура для дальнейшего развития базовой отрасли.
В.В.Якушев: Начну свое короткое выступление с уже прозвучавшего и в высшей степени показательного примера: Facebook, только выйдя на биржу, был оценен рынками дороже «Газпрома». Почему-то нередко так получается, что, когда Россия начинает нечто продавать, цена этого нечто оказывается значительно ниже не только ожиданий, но и вообще всякого допустимого с точки зрения здравого смысла уровня.
Среди нас действительно довольно трудно найти сторонников теории «ресурсного проклятия». На наших глазах создавался нефтегазовый комплекс, и никто из нас не согласится с тем, что это «легкие деньги» – достаточно съездить в Ямбург в пятидесятиградусный мороз. Между прочим, предыдущий руководитель «Газпрома» периодически вывозил туда губернаторов регионов-должников, чтобы дать им понять, как на самом деле добывается газ. Я сам часто встречаю людей, облеченных немалыми государственными полномочиями и при этом верящих в «проклятие» и «легкие деньги». И эта их вера влияет на принимаемые ими стратегические решения.
История нас учит, что в нашей стране властный ресурс способен на самые странные вещи. Академик Лысенко, будучи другом Сталина, насаждал «яровизацию», хотя та была полностью раскритикована специалистами. Другие научные теории просто не могли развиваться, поскольку весь властный ресурс был поставлен на службу делу «яровизации». Поэтому в дискуссиях высшего уровня мы должны отчетливо высказывать свою позицию по поводу «ресурсного проклятия» и солидаризироваться со всем сказанным К.В.Симоновым.
Обладание огромными ресурсами предоставляет стране огромные возможности. Сама ситуация нам сейчас благоволит, и совершенно неправильно игнорировать сложившееся положение дел. На тему, куда вложить полученные доходы, можно долго дискутировать. Мне ясно, что их надо вкладывать в промышленность и инфраструктуру. За одним рабочим промыслов стоят 24 рабочих из смежных областей промышленности, поэтому от работы нефтегазового сектора зависит функционирование всей нашей экономики.
Должна стимулироваться геологоразведка, которая сейчас практически не ведется; должны разрабатываться новые технологии, позволяющие добывать сырье в сложных условиях; должны произойти изменения в системе налогообложения – если этого не случится, мы проиграем в борьбе за международные рынки. Как регион, серьезно зависящий от добычи сырья, мы заинтересованы в успешном реформировании этого «локомотива» нашей экономики.