Массовое политическое участие в современной России: есть ли перспективы роста? (27 января 2005)

- от социальных проблем к политической активности;

- региональная и федеральная повестки дня – степень связи;

- условия и инструменты политической мобилизации масс –

эти и смежные вопросы стали предметом обсуждения экспертов.

Заседание открылось специально подготовленными докладами директора Института региональных проблем М.А.Дианова, зав. кафедрой публичной политики факультета прикладной политологии Высшей школы экономики Н.Ю.Беляевой, директора по исследованиям ВЦИОМ В.В.Петухова. Участникам заседания был также представлен специально подготовленный группой "ЦИРКОН" справочный материал.

NB!

Публикуемый отчет представляет собой сжатое изложение основных выступлений, прозвучавших в ходе семинара. Опущены повторы, длинноты, уклонения от темы, чрезмерно экспрессивная лексика. Отчет не является аутентичной стенограммой, но большинство прозвучавших тезисов, гипотез и оценок нашло в нем отражение.

С.Каспэ:

В последние годы мы говорили почти исключительно об элитных взаимодействиях, в лучшем случае – о том, как они воспринимаются народом. При этом наши гости-социологи неоднократно подтверждали тот тезис, что, в общем никак не воспринимаются – люди по большей части оценивали эти элитные развлечения как нечто, до чего им дела нет. Для такого разговора, который мы предлагаем сегодня, предмета объективно не было. Сегодня же появилось ощущение, что ситуация начала меняться или, как минимум, может измениться.

Я подчеркиваю, что речь идет даже не о той "волне народного гнева", которая сейчас "вздымается", а о том, что происходящее создает прецедент – двоякого рода. Во-первых, наши граждане все-таки могут выйти на улицы – вопреки тому устоявшемуся мнению, что они на это не способны в принципе. Во-вторых, реакция власти, судорожная, хаотичная и во многом капитулянтская, демонстрирует, что выход на улицу может оказаться и результативным. Этот факт явным образом заинтересует не только экспертное сообщество, но и политических игроков, поскольку для них тем самым приоткрывается новое "окно возможностей", которого не было еще год назад.

Здесь следует сделать две оговорки. Первая: что мы имеем в виду под "массовым участием"? Совсем не то, что весь народ, как один, подымется и что-нибудь этакое сметет. Массовое участие – этот попросту участие неэлитных групп населения. И даже не такая уж большая толпа, но собравшаяся в нужное время и в нужном месте, может сыграть очень весомую роль.

Вторая оговорка: у нас велик соблазн всегда делать ставку на инерционный сценарий, который, как правило, действительно и реализуется. Мол, это случайный эксцесс, все скоро вернется на круги своя. Да, это возможно и даже вероятно. Но давайте не будем с порога отметать иные сценарии, потому что именно массовое участие – это такой феномен, которого может еще вчера не быть, а сегодня, глядь, оно уже есть. Некоторые соседние страны дают тому массу подтверждений.

Теперь об интересующих нас конкретных вопросах.

1) Социальная напряженность в политическое участие конвертируется не автоматически, здесь возникают очень серьезные трансформации. Так, в гипотетической ситуации нехватки масла самым действенным может оказаться как раз лозунг "пушки вместо масла. Поэтому нас должно интересовать, в какие конкретно политические программы проекты может конвертироваться актуальная социальная ситуация, в которых находятся неэлитные слои российского общества.

2) На разных политических уровнях – на региональном и на федеральном – существуют объективно различающиеся повестки дня, которые лишь изредка объединяются в одну: "долой большевицкую сволочь", например (или, наоборот, либеральную). В случае дальнейшей активизации массового политического участия его региональные и федеральные потоки могут оказаться разнонаправленными, а могут и слиться. При каких условиях это может произойти?

3) Наконец, при каких условиях массовое политическое участие в России может стать постоянным фактором? Кто и как может этому поспособствовать? Возможно ли появление новых политических игроков, для которых основным станет ресурс именно активной массовой поддержки?

М.Дианов:

Конечно, выход народа на улицу мы наблюдаем не впервые. Можно вспомнить август 1998 г., когда по экономическим причинам, непосредственно затронувшим людей, происходило примерно то же самое, и Дума тогда хорошо это почувствовала, Ельцин дважды безуспешно вносил кандидатуру Черномырдина, но закончилось все Примаковым. Сейчас ситуация существенно отличается. Во-первых, тогда волнения действительно затронули всю страну, сильно затронули большие города, и поэтому ситуация была близка к революции, которая, как известно, всегда происходит в столице. Сейчас острой ситуации в Москве нет. Острее всего проблемы даже не в городах-миллионниках, а в "двухсот-пятисоттысячниках". В этих городах пенсионеры и льготники пострадали больше всего – именно так и выявляется региональная составляющая повестки дня. Во-вторых, в 1998 г. кризис затронул почти все население, а сейчас есть некая дифференциация: село, безусловно, по-своему воспринимает происходящее, в различных городах и различных регионах – тоже свое и очень разное отношение.

Много говорят о том, что у нас пассивный народ. Собственно, он пассивен и не интересуется политикой оттого, что последние 15 лет занимается исключительно проблемами выживания – в меньшей степени это так в Москве, в значительно большей степени это так в регионах. На стадии обсуждения монетизационных законов, еще летом, КПРФ регистрировала митинги в регионах на 2-5 тыс. человек, а приходило 50. И власть радостно потирала руки, думая, что людям это все вообще неинтересно. Но тогда не знали, что денег-то в итоге не будет! Про власть уже ходит хорошая поговорка: вместо "Все отобрать и поделить" она действует по формуле "Все отобрать и не делиться"!.

Когда оказалось, что монетизация имеет прямое отношение к проблеме выживания, что именно отобрали и не поделились, это задело людей за живое, и они вышли на улицы. Власть просто прозевала эту ситуацию. Самое интересное, что городские власти Москвы не прозевали, питерские тоже практически не прозевали. В Москве достаточно много мер было принято.

Самый большой недостаток действий власти в этой ситуации – это отсутствие пиара, можно сказать, отсутствие разъяснительной работы. Как мы помним, в 1993 г., после победы Жириновского, на т.н. "встрече нового политического года" прозвучала фраза: "Россия одурела!". Сейчас мне кажется, что после декабря 2003 г. и апреля 2004 г. одурела власть – от того, что можно делать все, что угодно, а политтехнологии исправят все ошибки. Внезапно оказалось, что приходится панически гасить пожар, откатывая ситуацию назад. Как бы ни оттоптались на оранжевом цвете, этот прецедент все равно повлиял на людей и власть, показывая, что политтехнологии могут далеко не все. Теперь власть просто не знает, что делать, и пребывает в состоянии растерянности.

По поводу перспектив устойчивого роста массового участия. Мы помним, как переход к решительным реформам сдвигался сначала на 2003-2004 гг., потом на 2005-2006 гг., и сейчас ключевым рубежом стал именно 2006 г. И монетизация, и реформы образования, здравоохранения, ЖКХ, реформа местного самоуправления, которая с 1 января 2006 г. пройдет уже по всей стране. Те 16 регионов, которые сейчас не пошли на поводу у Кремля с монетизацией, осенью 2006 г. по закону все равно будут вынуждены перейти на новую систему. Ошибка в действия власти закралась уже тогда, когда принимался бюджет. В бюджете на 2004 г. строчка с теми деньгами, которые губернаторы отдают своим льготникам, была вычеркнута. Губернаторы говорят, что правительство обещало им федеральное финансирование льгот. И это дает губернаторам сильный козырь при общении с федеральной властью: "Деньги-то вы отобрали, обещали взять все под свое федеральное крыло и не взяли: кто виноват?"

Существует еще один аспект нынешних выступлений. Зурабов сказал, что есть большая категория льготников, которые выступают за возврат льгот не из-за денег, а из-за самой книжечки, подтверждающей, что они льготники. Да, люди хотят, чтобы тот труд, который они совершили на благо общества, не считался бессмысленным, они хотят получать за свои заслуги символические знаки внимания. Это действительно острейший политический вопрос, который может запустить процесс превращения массовых экономических выступлений в политические. Когда еще и пройдет повышение оплаты за коммунальные услуги, тогда начнутся новые сложности, и прогнозировать что-либо я не возьмусь, потому что не знаю, как поведет себя власть, охваченная паникой.

Паника власти выразилась, например, в том, что сразу начали искать "заговорщиков". А что искать-то? Конечно, обнаружилось, что 80% этих "заговорщиков" – члены КПРФ, причем не низовые, а руководители среднего уровня. То, что им не удалось летом прошлого года, прекрасно удалось в январе этого. И их совершенно технология не изменилась – они работают с населением теми же методами. Изменилась только социальная ситуация, и методы стали результативными. Когда Познер на днях спросил у Зюганова, поддерживает ли КПРФ эти выступления, тот гордо ответил: "Мы их организуем", и сказал правду.

Почему нельзя сегодня сказать, как себя поведет власть? Потому что есть несколько трендов в текущей политике, противоречащих друг другу. Власть хочет, с одной стороны, максимального контроля над страной, а с другой – низовой инициативы граждан. Эта комбинация по понятным причинам невозможна. Власть хочет, чтобы у нее была оппозиция – действительно хочет! – но чтобы она при этом управлялась из Кремля. Это тоже невозможно. Власть не может смириться с тем, что единственной системной оппозицией опять оказывается КПРФ, а что с этим делать, непонятно.

Я думаю, власть сейчас будет еще больше бояться любого прямого волеизъявления граждан. Вешняков вот уже заявил, что никакого референдума по монетизации не будет, поскольку финансовые вопросы на референдум не выносятся.

Тем не менее выборы остаются для людей основным способом высказать свое мнение. В соответствии с законом о местном самоуправлении до 1 ноября 2005 г. должны пройти выборы в исполнительные и законодательные органы местного самоуправления. Это несколько миллионов человек будет избираться! И когда потом окажется, что они все равно ни на что не влияют, потому бюджета у них нет, и что на губернатора в этой ситуации тоже не "наедешь", потому что он назначен из Кремля – вот тогда все это сможет выплеснуться и на думских выборах 2007 г., и на президентских 2008 г., в виде соответствующего голосования.

А.Салмин:

Кстати, когда Вы узнаете результаты этих выборов, пожалуйста, выступите на нашем семинаре специально, причем не по самим результатам выборов, а по технологии их добывания Вами в Центризбиркоме!

(Смех в зале)

Н.Беляева:

Мой ответ на поставленный вопрос, безусловно, положительный. Однако для начала я хотела бы уточнить формулировки. Мне кажется, что "массовое" – не самое точное слово. Никогда участие в 140-миллионной стране не будет действительно массовым, да оно такое и не нужно – нужна его эффективность и результативность. Поэтому я предлагаю говорить о "значимом" участии, а не о массовом – то есть способном добиться каких-либо изменений. Движение можно считать результативным тогда, когда оно добивается изменений. С другой стороны, оно может быть массовым, но все равно не эффективным.

Мне хотелось бы подробнее остановиться на субъекте – на тех людях, которые все это организуют. Достаточно распространено то мнение, которое здесь сегодня уже прозвучало: что как только рухнет крыша и случится катастрофа, тут-то люди и выйдут на улицы. Я думаю, что и местные, и федеральные власти будут все-таки стараться делать так, чтобы крыши не рушились и дырки своевременно затыкались. Гораздо важнее то, что значимое политическое участие должно опираться на грамотно организованные, подготовленные и экспертно обеспеченные общественные сети. Только в этом случае можно ожидать настоящих изменений.

Приведу пример. Бесланские матери и отцы, потерявшие своих детей, перекрыли трассу и требуют отставки Дзасохова. Ну отправят Дзасохова в отставку – ничего не изменится, на его место придет точно такой же персонаж. Протестное движение, если оно не организовано, выдвигает довольно простые требования, в форме "долой!". Мне кажется, что именно из-за этого произошел возврат к "замкнутому кругу" времен перестройки – пошумели, поговорили, и пришли обратно туда же. Элиты организуют массовые движения и стимулируют их развитие с тем, чтобы самим войти на их волне в те же самые политические институты. От этого никакого результата быть не может, и режим принципиально не изменится.

Нужно искать субъектов другой природы, которые, как мне кажется, сейчас появляются. У нас уже существуют достаточно развитые общественные сети. Одна та коалиция "Мы граждане!", которую я координирую, работает в 54 регионах. Особенно меня радует, что в тех регионах, где сеть наиболее развита – например, в Краснодарском крае, на Сахалине, в Вологодская или Кемеровской областях – каждая региональная коалиция включает в себя, помимо людей с протестными настроениями (правозащитников, экологов), также и творческие союзы, и профессиональные союзы.

С.Каспэ:

А Вы можете нам сказать самое интересное: чем эти сети заняты сейчас?

Н.Беляева:

Да, конечно. Процесс строительства гражданских сетей сейчас вступил в самую неожиданную фазу. Сейчас началось движение к объединению элементов еще старого, советского общественного движения, и новых гражданских инициатив. Ветеранские организации, профсоюзные, женские, молодежные и т.д., организации, которые традиционно содержались властью и были ее опорой. Когда сейчас протест затронул малообеспеченные слои населения, правозащитники моментально внедрились в эту среду – через движение Льва Пономарева, через Хельсинскую группу, через "Мемориал"…. У них уже есть единый комитет, который называется СОС – Совет общественной солидарности, завязываются узелки, устанавливаются контакты между массовыми движениями "лишенцев" и той грамотной общественной средой, которая умеет получить разрешение на митинг, грамотно написать ходатайство, организовать кампанию писем, умеет проводить гражданскую экспертизу и выигрывать судебные дела.

С.Каспэ:

То есть все то, что мы видим, организуют не только коммунисты?

Н.Беляева:

Да. Коммунисты тоже могут пойти во властные органы, получить разрешение и провести митинг. Но сейчас, как мне кажется, идет гораздо более серьезный и глубокий процесс. Сети раньше были слабыми, сил у них было мало, правозащитные организации составляют примерно 0.5% от всех общественных организаций. Массовость – в тех самых старосоветских организациях, которые сохранились и продолжают работать. Коммунисты, конечно, играют свою роль, но стихийная самоорганизация общества пошла дальше, и те новые гражданские союзы, которые уже в городах существуют, начинают интегрировать вокруг себя громадное гражданское движение. Это процесс гораздо более серьезный, потому что он может привести к смене элит. Все ругают существующие элиты, и никто не знает, откуда возьмутся новые. Я не могу гарантировать, что они именно отсюда и появятся, но то, что ростки новой гражданской элиты действительно существуют, полностью игнорируется официальной либеральной общественностью.

Я считаю, что гражданская элита – это абсолютно реальная общественная группа, она существует и работает уже 5-7 лет. Те организации, которые полностью инициативны, которые возникали и существовали в автономном режиме, никогда не пропадут, поскольку они научились выживать. Путинский режим их не пугает. Они жили и работали еще в гораздо более тяжелых доперестроечных условиях, и то, что происходит сейчас, для них ничего принципиально нового не несет. Но при этом уже есть Интернет, факс, международная поддержка, и жить стало гораздо проще и веселее. Ресурсов для горизонтальной работы у этих организаций хватает. У них есть собственные офисы, техника, собственные узнаваемые лидеры и, что важнее всего, собственные издания – информационные сети, причем не только в Интернете, но и на бумаге.

Однако если на региональном уровне эту гражданскую элиту знают, то на федеральном она игнорируется полностью. Это как раз ответ на поставленный вопрос о региональных и федеральных потоках – нет связи между ними! Региональный процесс идет совершенно отдельно. И пока этой связи нет в умах, ее не будет и в жизни.

Что касается перспектив процесса. Ведь политическое участие – это не обязательно митинги и перекрытие дорог! Общественные органы во многих случаях ведут себя исключительно конструктивно: общественное собрание Мурманской области переписывает каждый второй закон, калининградская молодежная общественная палата имеет право законодательной инициативы и реально переписывает законодательство. В большинстве регионов такого рода органы приносят много действительной пользы, а не только играют роль декорума при власти. Я считаю, что политическое участие – это всегда хорошо. Но важно, чтобы оно принимало не только протестные, но и креативные формы, чтобы оно было экспертно обеспечено, чтобы гражданская элита стала органической частью массового движения. Тогда появятся и новые лидеры, и новые требования по перестройке не устраивающих нас институтов и изменению политического режима, причем они будут сформулированы грамотно, а не просто: "долой!". Перспектива такая, безусловно, есть. Главное условие – чтобы возникли прочные связи между экспертами и теми, кто может мотивировать граждан на реальное политическое участие.

С.Каспэ:

То есть, если я правильно понял, воспользоваться активизацией массового политического участия могут не только цинические политиканы – а они этого очень хотят! – но и кристальные гражданские активисты. И если этот альянс возникнет, то тогда и взрастет, наконец, в России то самое долгожданное гражданское общество?

Н.Беляева:

Да, при том условии, что это участие будет результативным, а не просто массовым, что удастся дойти до стадии реальных изменений.

В.Петухов:

Мой ответ на вопрос по поводу потенциала роста массового политического участия также положительный, но начать бы мне хотелось с собственных соображений по поводу возникшей дискуссии. С моей точки зрения, и тут я абсолютно согласен с Беляевой, нельзя ставить знак равенства между политической активностью и гражданской активностью. Я достаточно скептически отношусь к тому, что происходит сегодня, потому что люди, которые вышли на улицы, ориентированы скорее на сохранение status quo, нежели на какие-то изменения. Я бы не согласился с тем, что нужно противопоставлять сетевое и массовое участие, по-моему, нужно и то, и другое, тем более что гражданские организации совсем не массовые – настолько, что большинство россиян даже не подозревает об их существовании.

Когда мы говорим о политическом участии как социальном феномене, то нужно эмпирически зафиксировать не только какие-то индикаторы уровня активности граждан, но и качественные характеристики этой активности. Они в свое время были разработаны Алмондом и Вербой, много дорабатывались, и некоторые из них я сейчас назову. Это такие показатели, как: 1) понимание того, что есть демократия и как она работает; 2) доверие к государственным и общественным институтам; 3) межличностное доверие; 4) уверенность в эффективности гражданского участия; 4) реальная вовлеченность в деятельность гражданских организаций; 5) ориентированность на выражение общественных интересов, и т.д.

Анализ всех этих показателей, за исключением первого, показывает, что уровень политического участия в России, мягко говоря, невысокий. Впрочем, кризис участия – проблема не только российская, о ней и пишут и говорят последние 20 лет во всем мире. Причины повсеместного снижения интереса к общественным делам называются разные. Первая версия – закат сложившейся в XX веке системы институтов участия. Политические партии – уходящие, архаичные структуры, с помощью которых вряд ли можно рассчитывать на вовлечение граждан в общественные процессы. Если вернуться к нашей ситуации, то последние события и в России, и на Украине зафиксировали очень четко этот процесс. Я не согласен с Максимом Диановым: все партии, и КПРФ не исключение, оказались застигнуты врасплох и плелись в хвосте событий, не зная, что делать и как себя вести. Мы недавно задали людям простой вопрос: "Как Вы считаете, как вели себя все политические партии ("Единая Россия", КПРФ, нацболы, "Родина" и т.д.) в момент льготного кризиса?". От 58 до 70% респондентов ответили: "не знаем". Повторю – не делая исключений для КПРФ. Профсоюзы вообще обсуждать бессмысленно – их нет, ни слова, ни звука, ни писка. Мы оказались в каком-то заколдованном круге – институты слабы, потому что к ним нет доверия, а доверия нет, потому что они слабы. Требуются абсолютно новые игроки и организации.

Второе объяснение касается самого российского общества и его специфики. Часто говорят: какое там политическое участие, люди озабочены только выживанием и существуют в режиме адаптации. Те исследования, которые я проводил, отчасти подтверждают этот тезис. Действительно, многие люди существуют в условиях, по выражению Левады, "понижающей адаптации", когда они крутят колеса изо всех сил только для того, чтобы стоять на месте. Но есть и другая модель поведения. Некоторая часть россиян, примерно треть населения, много работает, это молодые и активные люди, и именно они меньше всего интересуются политикой и по большей части конформистски ориентированы. Это не значит, что люди вообще не интересуются политикой. Но на вопрос: "Как Вы думаете, почему люди мало участвуют в политике?" отвечают: 48% - люди заняты другими делами, 44% – нет возможности эффективно влиять, что-то изменить. Отмечается, что из российской политики уходит дух соревновательности. Политика, по мнению многих, это обычная профессия, которой люди зарабатывают деньги, и все.

При этом не все так мрачно, есть и позитивные моменты, связанные с самоорганизацией коммунитаристского типа. Когда мы спрашивали о формах личного участия, меня поразили смешные цифры участия в партиях и организациях. Тем не менее 15% участвуют в коллективном благоустройстве среды своего обитания, 9% помогают людям, попавшим в тяжелое положение, в три раза больше респондентов говорят, что они хотели бы заниматься этим в будущем. То есть потенциал включенности есть. Нашу жизнь в пределах досягаемости мы хотим строить сами, и так, как считаем нужным.

Теперь о протестах. Первое, что привлекает внимание, это то, что когда мы спросили о причинах январских протестных акций, люди назвали вовсе не монетизацию льгот, а общее ухудшение экономической ситуации в стране, глубокий и непреодолимый раскол между богатыми и бедными! Что касается инициаторов: 43% опрошенных полагают, что это стихийное, спонтанное выступление, которое вообще никто не организовывал, около трети – что имеет место самоорганизация самих же "протестантов" (ветеранов, пенсионеров, инвалидов), и лишь 14% заявили, что протестные выступления организуют политические партии. При этом по сравнению с 2001 г. существенно выросла доля тех, кто считает, что протестное движение будет продолжаться (49% против 17%). Личное участие в движении готовы принимать 26% опрошенных по сравнению с 17% в 2001 г. При этом люди скорее ориентированы на мирные формы, радикальных настроений мало. Даже на фокус-группах никто не проводил аналогий с "оранжевой революцией" и "кровавым воскресеньем".

В целом те люди, которые выходят на улицы, добиваются реализации своих интересов. Но это – скорее консервативная волна. В обществе сложился устойчивый антипрогрессистский и антиреформистский синдром. С моей точки зрения, о сделанном первом шаге по пути формирования гражданского общества говорить еще рано, но еще более неправильно говорить, что мы на пороге социального взрыва. Самая активная и дееспособная часть населения заявляет о том, что проблемы монетизации льгот ее не касаются, что она от нее не пострадала. Посмотрите хотя бы на Москву – никаких солидаристских настроений мы не наблюдаем.

С.Каспэ:

Я задам первый вопрос Владимиру Петухову. Тот самый упомянутый Вами условный "средний класс", работающие, адаптированные и т.д. – как эта часть населения относится к актуальному социальному протесту? Видно ли их отношение к происходящему?

В.Петухов:

Никакого негативизма по отношению к протестующим нет. Власть, по мнению этой группы, в любом случае должна прислушаться к их требованиям. Идея каких-либо силовых действий категорически отвергается.

А.Юсуповский:

Вопрос Максиму Дианову. Почему именно на той категории городов, о которой вы говорили – средней между несколькими сотнями тысяч жителей и миллионом – наиболее болезненно сказалась монетизация?

М.Дианов:

Я на самом деле говорил о двух совершенно разных вещах. Во-первых, село-город в целом: город имеет потери по льготам, льготы отобрали и денег не дали, а село, которое никогда льготами не пользовалось и просто получило деньги, этим довольно. Во-вторых, имеет место уже размежевание внутри городского населения: у жителей малых городов существует историческая зависть к жителям региональных центров и тем городам, в которых есть градообразующие предприятия. Реформа эту зависть и даже ненависть серьезно обострила.

Г.Чудновский:

А не кажется ли коллегам, что наибольшие преимущества в результате этих событий достались именно власти?

М.Дианов:

В региональной прессе уже появилось довольно много публикаций о том, что все это спровоцировано самой же властью. Есть две версии. Исходя из первой, лучше, чтобы протесты были сейчас, нежели в 2007 г. И вторая мысль: власть хочет управляемого кризиса. Ситуация конструируется властью специально для того, чтобы показать оппонентам : "Без нас будет вообще хаос, и от нас вы никуда не денетесь". Задумывались ли мы о том, насколько эти гипотезы реальны? Задумывались!

Н.Беляева:

Я не соглашусь с этой версией. Это любимый российский миф – мол, те, кому надо, все заранее знают и специально все организовали. Я в это не верю, я как раз наблюдаю в верхах полную растерянность.

К.Гарибян:

А почему все-таки реакция власти оказалась такой капитулянтской? Во время закрытия НТВ, ТВ-6 и т.д. реакция властей была совсем иной.

М.Дианов:

Потому что тогда еще не было Абхазии, не было Украины…

С.Каспэ:

Эти ситуации вообще не сравнимы. Одно дело, когда нужно громить врага, именно врага, и совсем другое – когда у тебя в руках расползается твой собственный, родной, ресурс, и ты готов пойти на все, лишь бы он не расползся окончательно.

А.Кинсбурский:

У меня вопрос к господину Петухову. Что все-таки произошло с рейтингом Путина, и видят ли "протестанты" какую-то связь между авторами монетизации и президентом?

В.Петухов:

Рейтинг снизился на 4-5%, так что обвал не столь велик. Что касается ответственности, то люди не снимают ее с Путина, но главным виновником считают правительство.

О.Гаман-Голутвина:

Несколько слов о понятиях. Элитные группы – это те, кто принимает решения, массовые группы – те, кто является объектом управления. Карл Мангейм еще в середине 1930-х гг. зафиксировал смену типа рациональности в индустриальном обществе. В массовых группах в индустриальном обществе на смену субстанциональной рациональности приходит рациональность функциональная. Это означает, что рядовой человек хуже понимает, что происходит в социально-политических процессах, но лучше адаптируется к переменам. Эта трансформация является значимой предпосылкой к концентрации власти в руках элиты. Совершенно очевидно, что в условиях постиндустриального общества, в условиях разработки широкого спектра политических, гуманитарных и иных технологий расширяются возможности манипулирования массовым сознанием.

Что касается России, то массовое политическое участие в ней практически отсутствует. Политическая наука исходит из того, что есть два основных условия эффективного массового политического участия: нормативно-институциональное (нормативная база, легитимность институтов) и ресурсное. Понятно, что и с той, и с другой точки зрения деятельность сколько-нибудь массовых организаций в современной России затруднена. Несмотря на радикальную трансформацию социальной и политической ситуации в стране, массового политического участия не было, как не было и частного случая этого участия – политического или экономического протеста. То, что мы наблюдали в 1991 и 1993 гг. было, с моей точки зрения, всего лишь использованием массовых групп в ходе внутриэлитных конфликтов в качестве ресурса.

Те всплески негатива, которые мы наблюдали в ельцинскую эпоху, в первый путинский срок приняли иные формы – формы отчуждения. Отчуждение вылилось в абсентеизм и негативное голосование. Сегодня ситуация вновь меняется. Особенно я бы отметила даже не монетизацию, а реформу образования, которая вносит существенную лепту в развитие сугубо функциональной рациональности, а именно. Еще в середине позапрошлого века, министр просвещения князь Ширинский-Шихматов говаривал: "Польза философии не доказана, а вред от нее возможен". Видимо, поэтому мы по аналогии с четырехклассным церковно-приходским образованием вводим четырехлетнее образование в ВУЗах.

В результате реализации целого ряда реформ – не последнюю роль может сыграть и реформа ЖКХ – мы можем столкнуться с дальнейшим усилением протестных настроений. При этом устранены клапаны для легитимного "выпуска пара", которыми были региональные выборы. Теперь новые возможности могут получить даже не коммунисты, которые свой шанс на революцию уже исчерпали, а более радикальные силы вроде нацболов – на смену "яблокам" могут прийти "лимоны", а там и "апельсины" подтянутся, благо опыт имеется. Но это только один из возможных сценариев, и не самый реальный. Его актуализация возможна, если появится сильный и ресурсно обеспеченный игрок – так, как это было на Украине. Массовый протест на Украине стал возможен именно благодаря, а не вопреки, как здесь сегодня говорилось, политическим технологиям. Одни говорят о пробуждении гражданского общества, другие – об эффективности технологий массовой мобилизации. Скорее всего, мы можем столкнуться с повторением сути многих революций, то есть просто переложить бревно с одного плеча на другое. Гражданское общество легко может выродиться в толпу или улицу.

С.Каспэ:

Как человек, который придумывал формулировки для семинара и несет за них ответственность, коротко отреагирую. В любом учебнике политической науки написано, что: а) политическое участие бывает автономное и мобилизованное и б) автономного политического участия, по крайней мере, стопроцентно автономного не бывает. Мы не имели в виду, что народ сам собой подхватится и куда-то двинется. Речь шла только о том, что на протяжении последнего времени попытки мобилизовать массовое участие либо не предпринимались, либо проваливались. Не меняется ли ситуация?

И.Дискин:

Первое. На мой взгляд, в стране завершился период социально-экономической адаптации. Зафиксировались статусы, доходы, отношения и т.д.

Второе. Сложилось твердое убеждение в автономной ценности партикулярных отношений. Россией в этом отношении преодолена принципиальная грань, и никакой тоталитаризм здесь теперь завести не удастся. Отсюда вывод: мобилизация на основе идеологических ценностей невозможна. Настолько глубока автономизация ценностей личностных, партикулярных, воспринимаемых как базовые, что для ее преодоления потребовалось бы слишком много усилий.

Когда появляется массовый протест? Показатели массовости протеста – и не численность, и не влияние. Появляется он тогда, когда народ достали за базовые ценности. Сколько до этого ни старались, а за базовые ценности население еще не доставали.

Сейчас достали ценность смыслообразующую. Для огромных слоев населения льготы – это их заслуга перед страной. Поставили под сомнение не проезд и не деньги, а то, что было способом противостояния всем неблагоприятным обстоятельствам. Путин говорил: "Нельзя допустить, чтобы люди думали, что жизнь прожита зря". Но именно так их заставили думать. Отсутствие какого-либо социального видения у существующей власти привело к тому, что…

Н.Беляева:

На вклад в историю страны повесили ценник.

И.Дискин:

Именно. И при этом затронули как раз те группы населения, у которых самая высокая степень самоорганизации. Кто были организаторы? Ветеранские комитеты, которые собирались именно по критерию базовых ценностей. Конечно, это оказались коммунисты – по той тривиальной причине, что в большинстве случаев ветеранские организации совпадают с первичными организациями КПРФ. Секретарь ячейки выступал как руководитель ветеранской организации и собирал народ вне зависимости от политической принадлежности.

Что же произошло в результате? Почему государство так остро отреагировало, почему восприняло это именно как массовый протест? Для меня как для бывшего социолога важно не то, сколько их было…

М.Дианов:

Бывших социологов не бывает.

(Смех в зале)

И.Дискин:

…а почему движение было интерпретировано, как массовое? Люди вышедшие репрезентируют тех, кто не вышел. Уж если люди вышли, значит, непереносимая ситуация в ценностно-эмоциональном плане. В таком смысле это, конечно, массовый протест, но и такие протесты власть ухитрялась игнорировать. А тут началась шоковая терапия власти, ее массовая делегитимация. Это фундаментальный процесс. Почему? Чем люди недовольны? Большой дифференциацией доходов, социальной несправедливостью и тем, что все это имеет место в условиях закончившейся социальной адаптации. Диагноз очень прост: в стране наконец заработал закон де Токвиля, причем в полном объеме. Если он заработал, то это означает, что в самых широких массах начинают ставиться под сомнение основания существующей политической и экономической системы. Я с огромным интересом слушал то, что говорила Нина Беляева – о перспективе смыкания традиционных форм самоорганизации с гражданской активностью. Появилось новое, непривычное пространство представлений – не то, в котором противоборствуют либеральная или консервативная позиция, а другое, в котором интересы тех, кто все 1990-е отстаивал реформы, совпали с интересами совершенно других людей, ни о чем подобном не думавших Это пространство сформировано общим представлением о базовой несправедливости существующего социального строя.

ВЦИОМ по нашему заказу провел специальное исследование этой проблемы. Из него следует, что либо власть предоставит людям новую модель социальной справедливости, либо ее будут судить по старой. К глубокому своему разочарованию, я вынужден прийти к выводу о том, что потенциальная база для массового и активного участия широких слоев населения в давлении на политическую систему есть. Все зависит от того, кто предложит модель консолидации этого спроса. Либо это сделает власть, сформировав иные модели социально-политического реформирования, либо появится предложение со стороны контрэлит, у которых есть необходимые технологии мобилизации. Я должен добавить, что одновременно серьезно проблематизирована ситуация в нашем бизнесе, и бизнес вполне готов предоставить финансовые ресурсы тем, кто будет трясти власть.

С.Каспэ:

То есть произошла не столько монетизация льгот, сколько попытка монетизации смысла жизни.

И.Дунаева:

Я хотела сказать о том, насколько эти процессы повлияли на информационную сферу в нашей стране. Можно сказать, что начало формироваться единое информационное пространство, о необходимости которого так долго говорилось. В последние два-три года имел место процесс насильственного выравнивания информационного поля. Было ощущение, что все издания то ли получали прямые указания, то ли сами на планерках приходили к одним и тем же выводам. Те СМИ, которые являлись как бы федеральными, были москвоцентристскими, писали практически только о том, что происходило в Москве. Чуть меньше года назад погибло несколько человек в Чите и несколько школьников в Дагестане, но, поскольку это было буквально за несколько дней до президентских выборов, то два национальных телеканала показали эти сюжеты уже неросредственно перед погодой..

Сейчас мы наблюдаем, что федеральные СМИ вынуждены говорить о стране в целом. Это изменение механическое, но идут также и изменения качественные. Когда власть растерялась, появилось ощущение, что журналисты решили наконец начать работать профессионально. Стали не только писать о региональных делах, но и представлять встык различные точки зрения. Стало очевидно, что какие-то процедуры, которые воспринимались как формальные, теперь приобретают новый драматизм. Вот в Воронеже сожгли чучело губернатора. Да, губернаторы теперь будут назначаться, но если представить себе, что на утверждение региональными депутатам представят кандидатуру того человека, чучело которого не так давно избиратели граждане жгли на главной площади – наверное, такую кандидатуру будет не так просто утвердить.

Все дело в утраченной и, возможно, обретаемой публичности политического конфликта. Реформа приводит к конфликту интересов по нескольким линиям, и если по линии центр-регионы проблемы можно было как-то сгладить назначением губернаторов, то по линии раскола между сторонниками постепенных реформ и сторонниками сохранения status quo требовался диалог. Раньше, когда конфликты решались публично, то региональные газеты и телеканалы делились на "тех" и "этих", и разные избиратели могли встретить точки зрения, близкие к их собственными. Сейчас, когда практически исчезли публичные конфликты и диалоги, эти изменения ударили по самой власти, она потеряла контроль над конфликтогенными сферами общества. "Единая Россия" столкнулась с тем, что ей нужны антропологически разные люди – один человек, который за нее голосует, и совершенно другой, который готов жить по тем законам, которые она принимает. Для того, чтобы решить эту проблему, нужно научиться разговаривать, вести диалог, поэтому позитивные изменения будут продолжаться.

С.Каспэ:

Мало того, что позавчера жгли чучело Кулакова в Воронеже, позавчера же в Нижнем Новгороде чучело президента повесили. Правда, как изящно выразился один из организаторов, не чучело, а "макет президента".

О.Гаман-Голутвина:

Коллега Дунаева задала риторический, как ей показалось, вопрос: ну как можно представить, что губернатора Кулакова назначат? Отвечаю: легко. Сейчас главное требование при назначении – готовность к объединению регионов, и с этой точки зрения перспективы, например, губернатора Аяцкова, против которого выступают 99,9% населения Саратовской области, вполне реальны.

И.Задорин:

Я хотел бы выступить в непривычной для себя манере. Обычно я выступаю "от имени населения", на основе опросных данных, но сейчас, что называется, не могу молчать, и выступлю от себя лично – по поводу власти. Летом, Владимир Петухов не даст соврать, несколько записок мы вместе писали именно про это, про базовые ценности. Мы говорили, что не в экономических причинах и механизмах дело, мы говорили, что вы будете ущемлять права людей, смысл их жизни! Я думал, что за последние годы махровый "марксизм-экономизм" немного отступил, но сейчас мы наблюдаем рецидив политики, в которой экономические факторы не просто доминируют, но считаются единственными действующими. Все остальное – культурные стереотипы и социальные статусы – вообще не принимается во внимание. Мы говорили, что такого рода реформы совершенно не обязательно проводить в революционной манере. Нет, надо обязательно было начинать с 1 января, в лучших традициях.

Про информационную политику. Да, какие-то ролики были, освоение бюджета шло по полной программе. Теперь говорят, что креатива в них не хватало… По большому счету, профессионального информационного обеспечения не было.

Таким образом, на этих трех примерах продемонстрирована откровенная некачественность управления. Мне было показалось, что политический дискурс в последнее время стал переходить от вопроса наличия или отсутствия власти, актуального в 1990-е гг. (этот вопрос вроде бы разрешен), к вопросу о качестве власти – какой она должна быть, как она должна формироваться и функционировать. И в этот самый момент – откровенная демонстрация отсутствия качества власти.

Теперь по поводу населения и опросов. ВЦИОМ и Левада-Центр уже на протяжении 10 лет задают два вопроса: "Ожидаете ли Вы протестных выступлений против снижения уровня жизни?" и "Готовы ли Вы сами принять в них участие?". Так вот, нынешняя ситуация, несмотря на всю драматичность, весьма далека от того, что было в 1997 и 1998 гг. Сейчас не слишком драматичная ситуация по той причине, что остается высоким уровень доверия президенту, это фиксируют все опросы. Тем не менее имеет место фундаментальный перелом, связанный с известными механизмами второго срока. По сравнению с предыдущим президентом, выигрыш Путина изначально был очевиден. А cейчас Путина начинают сравнивать с Путиным же, и нынешний Путин сравнение проигрывает. Скорее всего, мы действительно будем наблюдать известный эффект "хромой утки". Массовые выступления стимулируются не только бедственным состоянием людей, но и их восприятием силы власти и ее авторитета. Когда Акела промахивается, протест тем самым обретает легитимность и обоснованность. Так вот, Акела промахнулся.

Более того, власть еще и демонстрирует результативность протеста. Протест добивается результата, это создает определенные образцы поведения, и далее может развернуться цепная реакция эффективного протеста. Да, крайне низка социальная активность населения, но перспектива ее расширения зависит не только от самого населения, но и от власти, которая либо эту активность придавливает, либо отпускает. Сейчас она отпущена. Власть, морально подготовившись к роли "хромой утки", тем самым способствует реализации именно этого сценария.

Д.Поспелов:

Правы и те, кто говорил о неготовности власти к последним событиям, и те, кто полагает, что она все это и придумала. Как известный критик действующей власти хочу заметить, что не настолько там глупые люди сидят, чтобы всего этого в глубине души не понимать. Интересен другой аспект. Мало кто знает, например, что в октябре-ноябре по всей России прошли массовые выступления студентов, в некоторых регионах государственные университеты полностью выходили на улицу. Это кто-нибудь заметил? И эти выступления пенсионеров тоже могли бы пройти незамеченными, если бы не "многобашенность" Кремля и не борьба бульдогов под ковром. Протест есть, потому что об этом объявило телевидение. Если бы не объявило, то, кроме социологов и десятка экспертов, об этом никто бы и не знал. Не то, чтобы кто-то дал прямую команду, но какая-то узда была отпущена. Это не может быть случайностью. Так что можно говорить, что какой-то из башен Кремля это нужно.

Г.Чудновский:

Выскажу гипотезу. За несколько лет нынешняя власть зашла сразу в несколько тупиков, из которых сегодня не знает, как выйти. Продолжение этой политики – ограничение доступа к информации, отказ от прямых выборов, изменение бюджетных отношений в пользу централизации – грозит ступором. Наступает момент, когда авторам становится страшновато. Наступает ситуация, когда власть понимает, что дальнейшее движение в этом направлении грозит бедами и персональными, и государственными. В этих условиях существует объективная необходимость убрать натуральные льготы – этот рудимент мешает стране двигаться дальше. И тогда власть решает две проблемы – убирает льготы и дает возможность сработать прямой демократии. Власть взяла эту функцию на себя, невзирая на репутационные риски, и это – совсем неплохой результат для демократии в целом. Важно, кто и какие уроки из него извлечет, кто действительно сможет развивать нормальную гражданскую активность.

М.Дианов:

То, что власть встревожена, боится и сама не знает чего – это точно. 11 января московская организация КПРФ сделала заявку на возложение цветов к мавзолею Ленина и проведение там митинга на полчаса. Цветы возложить разрешили, а митинг – нет, потому что идет плановый ремонт мавзолея, сроком в два месяца. Комментарии излишни. Власть боится и оранжевого цвета, и КПРФ, и гражданского общества, и собственных страхов, и не знает, что со всем этим делать.

Н.Беляева:

Хочу обратить внимание на одну цифру, названную коллегой Петуховым: 44% объясняют свое неучастие тем, что не ждут от него результата. Поэтому, как нам правильно сказал Игорь Задорин, когда и если они увидят результат, их позиция может мгновенно перемениться, и эти 44% продемонстрируют совершенно другую поведенческую модель.

И по поводу причин именно такой реакции власти. Ей отказал в поддержке именно тот социальный слой, который всегда был у нее в кармане. Пенсионеров все время подкармливали, вся стабильность любых режимов – от Путина до Лужкова – держалась именно на пенсионерах. Любимый тезис Путина – "мы с народом", когда что-то у кого-то вызывает сомнения – "ну, может быть, мы с народом ошибаемся". И тут любимый слой отказывает в доверии! При этом не удивительно, что рейтинг пока не падает. Мы жжем и вешаем чучела, тем самым привлекая внимание власти, мы взываем к власти – ты видишь, мы тебе еще доверяем! Именно поэтому все чаще появляются лозунги, возлагающие ответственность за монетизацию на Путина, – это последний способ привлечь его внимание.

С.Каспэ:

Сегодня эксперты оказались как никогда единодушны: все выступающие на вопрос о перспективах роста массового политического участия в России дали утвердительный ответ. Если этот прогноз верен, то он может внушать как радость, так и тревогу.