- состояние и степень влиятельности отечественного третьего сектора;
- факторы развития НКО – внешний и внутренний локус контроля;
- перспективы межсекторного взаимодействия и межсекторной конкуренции–
эти и смежные вопросы стали предметом обсуждения экспертов.
Заседание открылось специально подготовленным докладом И.В.Задорина (группа ЦИРКОН). Доклад сопровождался презентацией (720 Kb), без обращения к которой использование отчета о семинаре будет крайне затруднено. Также доступно краткое резюме (175 Kb) исследования группы ЦИРКОН, которое раздавалось участникам заседания.
NB!
Публикуемый отчет представляет собой сжатое изложение основных выступлений, прозвучавших в ходе семинара. Опущены повторы, длинноты, уклонения от темы, чрезмерно экспрессивная лексика. Отчет не является аутентичной стенограммой, но большинство прозвучавших тезисов, гипотез и оценок нашло в нем отражение.
С.Каспэ:
Сегодня мы присутствуем на эпохальном заседании семинара "Полития". Я как-то даже и не думал дожить до такого, что через три дня в стране президентские выборы, а мы их даже не обсуждаем – в связи с полной невозможностью рационального обсуждения этого сюжета. Поэтому вместо первого сектора предметом нашей дискуссии сегодня будет не менее важный третий сектор.
И.Задорин:
Первая часть моего сегодняшнего доклада традиционна для выступлений группы ЦИРКОН на семинаре "Полития" – это представление результатов наших новых исследований. Во второй части я попытаюсь выдвинуть некоторые гипотезы о дальнейшем развитии третьего сектора в России.
За последние два года было проведено очень много исследований сектора НКО. Во многом это вызвано деятельностью Общественной палаты, инициировавшей и патронировавшей соответствующие проекты. Часть их опубликована в двух докладах, посвященных состоянию третьего сектора в России. Задачей первого доклада была простая инвентаризация, описание объекта. В этом году основной задачей доклада было выяснение того, насколько этот сектор влияет на те или иные процессы в стране.
Сразу скажу, что измерение третьего сектора – сложная задача. Тут много "виртуальной реальности". Например, в государственной статистике мы видим серьезный рост численности зарегистрированных НКО и высокие абсолютные показатели – почти 700 тысяч организаций (см. слайд 4). Однако когда мы попытались построить вместе с ВШЭ выборку НКО по данным государственного учета, то реальный результат получился примерно один к шести. Часть организаций не существует, часть потерялась… Состояние учета НКО в стране отвратительное.
Важный показатель развития сектора – доля НКО в ВВП страны (слайд 5). Считается, что она составляет около 1%. Для примера: в некоторых странах Запада этот показатель достигает 7%. Однако надо учесть, что в этих странах на НКО возложены функции, которые в России выполняет государство.
Доля занятых (то есть работающих) в НКО – тоже около 1% населения (слайд 6). Но и здесь большой вопрос, кого считать – ведь в этой статистике заложены и те НКО, которые de facto являются бизнес-организациями. Забавный факт: за 2005 год НКО продали акций на миллиард долларов. Объясняется это тем, что в их число включены ПИФы, которые тоже ведь являются некоммерческими организациями.
Вот в связи с этими поводами мы постоянно спорим с известным экспертом Ниной Беляевой на тему, что мы, собственно, измеряем. Она говорит, что надо измерять гражданское общество, а мы измеряем его чучело под громким названием "третий сектор". На мой взгляд, гражданское общество – еще более туманное понятие, чем все-таки институционализированный сектор НКО. И мы стараемся использовать все возможности для измерения и описания НКО-сектора.
Очень показательна для такого описания база данных по НКО, подававших заявки на гранты Общественной Палаты. В прошлом году их было 2000, в этом – уже более 2500 организаций представлены в этой базе. Больше всего их – из Центрального и Приволжского ФО (слайд 7). Заметим, что здесь есть корреляция с ранее действовавшими программами зарубежных грантов – куда давали, там и росло.
Чем занимаются НКО? Существует большой сдвиг в сторону науки и образования, всяческих исследований и культуры (см. слайды 8-10). Профсоюзы и общества потребителей представлены у нас в значительно меньшей мере, чем на Западе. Это также связано с тем, что именно таким был формат большинства грантов.
Любопытный факт, показанный на слайде №12 – около трети НКО вообще не прибегают к услугам добровольцев, в еще одной трети их количество мизерно. Это также отклонение от стандартной картины.
Теперь об отношении населения к НКО и готовности участвовать в их деятельности. Понятно, чтобы как-то относится к НКО, население должно для начала знать о них. Что касается информированности об НКО, то с 2001 года увеличивается лишь категория "что-то слышал" (см. слайд 14). Для 35% граждан деятельность НКО незаметна и неважна. Причем отмечу очень высокую долю респондентов, которые ничего не могут сказать о своем отношении к НКО (слайд 18).
На вопрос, "хотелось бы Вам работать в НКО", положительно ответили 14%, на такой же вопрос о работе в органах власти – 19% (слайд 21). Очень показательные данные.
Замечу, что в первом докладе Общественной палаты говорилось о 15 миллионах граждан, участвующих в НКО. Но сюда были включены садовые товарищества и гаражные кооперативы! Если же анализировать другие сферы, то цифра значительно меньше. По различным оценкам, только около 4-6% россиян декларируют свое участие в НКО.
Есть, правда, очень оптимистические оценки. Так, 61% респондентов одного опроса ФОМа заявили, что за последний год им приходилось что-то безвозмездно делать для других людей. Но среди вариантов ответа были такие, как "помог жизненным советом" или "дал денег беспроцентно в долг соседу". Если учесть тот факт, что у нас вообще в известном состоянии очень много "советуют", то 60% набирается легко.
Если население не видит НКО, то, может быть, их замечают власть и бизнес? Да, большинство респондентов нашего исследования подтверждают, что взаимодействуют с третьим сектором (слайды 23-24), однако во власти и бизнесе вполне удовлетворены взаимодействием с НКО, а в самих НКО – удовлетворены значительно меньше (слайд 25). Здесь видно серьезное лукавство. Власть и бизнес удовлетворены взаимодействием с НКО, потому что они их никак не волнуют. Власть ощущает влиятельность некоммерческих организаций по самому факту взаимодействия с ними, а НКО оценивают по результату, которого не наблюдают.
Мы, например, задавали вопрос о том, как оценивает власть влияние НКО, используя шкалу от "-3" до "+3". В результате оценки кучно легли около "0" (слайд 28). Ответить, что совсем не влияют – неудобно, поэтому говорят, что чуть-чуть влияют…
Среди сфер, на решения в которых могли бы влиять НКО, на первое место представители власти поставили защиту прав человека, молодежь и культуру. А вот на улучшение судебной системы, по их словам, НКО не влияют никак, что особенно обидно (см. слайд 29).
По оценкам представителей бизнеса, НКО влияют на некоторые непроизводственные сферы. Здесь проявляется тот факт, что многие НКО в действительности являются структурами, обслуживающими бизнес. Некоммерческие организации влияют на внешнюю деятельность бизнеса, но не на его ответственность за персонал (слайды 30-31).
И представителям власти, и представителям бизнеса, и самим НКО мы задавали вопрос: надо ли увеличить финансовую поддержку НКО для увеличения их влиятельности? 88% представителей некоммерческих организаций заявили, что надо. Власть и бизнес сдержаннее отвечают на этот вопрос. Среди представителей бизнеса лишь 46% готовы поддержать увеличение финансирования, 27% затруднились с ответом, а 9% – вообще за сокращение финансирования (см. слайд 36).
Любопытно, что среди факторов, препятствующих развитию третьего сектора, представители НКО чаще всего называли внешние обстоятельства: несовершенную законодательную базу и невосприимчивость власти. А представители органов власти, напротив, чаще говорили, что виноваты сами НКО. В частности, указывали на невысокий уровень компетентности их руководства.
Мне кажется, что менеджерам НКО надо искать корни проблем внутри себя. Отчасти представители власти здесь правы. С точки зрения кадрового ресурса НКО – депрессивный сектор. В него довольно часто уходили социальные лузеры – зачастую активные и яркие люди, но не нашедшие себя в государственных структурах и в бизнесе.
Теперь я перейду к нетрадиционной части доклада, не опирающейся на цифры.
В качестве базовой гипотезы скажу парадоксальную вещь: перспективы третьего сектора в России огромны и более чем радужны. Приведенные выше данные похожи на сводки с фондового рынка. В данном случае, как там говорят, "акции компании сильно недооценены". Осталось выяснить, какие факторы будут способствовать росту третьего сектора.
Во-первых, судя по результатам очень многих исследований, сейчас формируется мощный запрос на качество жизни. Вопросы социального выживания для значительной части населения уже решены. Теперь на первый план выходят вопросы качества жизни, растет рейтинг значимости нематериальных проблем. Это смещение будет подвигать к развитию инфраструктуры обеспечения качества жизни. Так, раньше было важно наличие денег и их сбережение. Сейчас для многих важно, на каких условиях это делается. Претензии Сбербанку связаны не с тем, что он плохо хранит, а со страшными очередями и некомфортным сервисом в отделениях. Мне кажется, ассоциация вкладчиков Сбербанка немедленно стала бы очень влиятельной силой. То есть запрос на качество жизни будет стимулировать появление общественных объединений, борющихся за это качество.
Во-вторых, опять же по результатам исследований наиболее активная часть населения – это люди в возрасте от 30 до 40 лет с маленькими детьми. Они решают вопросы досуга своих детей, их образования – и охотно взаимодействуют друг с другом. Учитывая, что последние годы "подарили нам много маленьких детей", лет через 5-7 мы заметим серьезный рост социальной активности их родителей.
В-третьих, я ожидаю в ближайшее время роста менеджерского потенциала НКО. Исследования показывают, что социальные лифты вертикальной мобильности остановились, ее каналы закупорились. В отличие от 1990-х годов, когда решавшиеся в бизнесе задачи способствовали творческой сверхреализации, сейчас молодые люди вынуждены мыслить в стиле длительных и скучных карьер. Стало больше рутины, больше стандартных процедур. В третьем же секторе, который предполагает социокультурное творчество, открыты возможности для яркой самореализации, здесь доступен тот драйв, который уходит из бизнеса.
В-четвертых, должна возникнуть некая специфическая атмосфера, которая сделает эту сферу привлекательной. Выдвигаю гипотезу о возможном появлении "нового эскапизма". Мы помним 1970-е годы, когда после периода энтузиастического подъема наступило время массового ухода на кухни, в леса, в алкоголь, в себя… Я уже сейчас некоторым политтехнологам задаю вопрос: "Купил гитару?". Скоро запоем "милая моя, солнышко лесное…". Наступают аналогичные времена. Чрезмерное "устаканивание" политической сферы будет способствовать "новому эскапизму". Возникнет желание уйти в локальную активность, которая будет реализовываться в рамках НКО.
Наконец, утверждаю, что будет и материальный ресурс, способствующий развитию НКО. Мы можем зафиксировать, что со стороны государства и бизнеса есть тенденция к увеличению финансирования третьего сектора. Появляются новые фонды, готовые вкладывать в социальное предпринимательство.
Вывод: текущее состояние третьего сектора слабо. Но есть основания предполагать, что ожидается его стремительный рост.
С.Каспэ:
Меня глубоко потряс слайд № 21 – где 63% опрошенных не хотят работать в НКО и столько же, 62% – не хотят работать и в органах власти. Подозреваю, что тем самым наконец определена доля российского населения, которая не хочет работать в принципе.
(Смех).
Если же говорить серьезно, то, с одной стороны, для меня осталась проблематичной операциональность самого понятия "третий сектор", объединяющего ПИФы и комитеты солдатских матерей. Исследование такого объекта, конечно, напоминает попытку подготовить национальный доклад "О положении млекопитающих в Российской Федерации", включая зайцев, волков, домашний скот… и, между прочим, людей. С другой стороны, я понимаю, почему приходится идти таким путем. Любые попытки сфокусировать объект исследования – например, "гражданское общество" неизбежно окажутся субъективными, неизбежно начнутся споры вокруг того, какое гражданское общество "настоящее", а какое "мнимое". Поэтому было бы здорово поискать объективные критерии аналитического структурирования третьего сектора и выделения в нем более конкретных объектов.
И.Задорин:
Уточню, что при опросах мы не учитывали потребительские кооперативы и т.п. Мы рассматривали только организации, формально зарегистрированные как НКО.
Ю.Адлер:
Во-первых, мне кажется, что выдвинутые Вами гипотезы имеет смысл обсуждать в более широком контексте, искать некий фундамент для них – в виде каких-то представлений о развитии общества в целом. Во-вторых – совсем о другом – я уже много лет борюсь с манерой представлять данные опросов в виде цифр, а не в виде интервалов неопределенности. Если оперировать интервалами, то сразу становится ясно, что описывать увеличение какого-то показателя с 19% до 21% как тенденцию роста бессмысленно. Это касается не Вашего доклада, а общего стиля, сложившегося в этой области.
Ю.Нисневич:
Представленное исследование надо рассматривать вообще не с той точки зрения, что вот гражданские структуры, или структуры третьего сектора, они будут развиваться или не будут развиваться… Вообще политическая система России потеряла информационно-политическую стабильность, она нежизнеспособна. Тот тезис, что в результате все живые силы уйдут в НКО – какой-то марксистский подход. Рассчитывать, что этот сектор будет развиваться в условиях деградации политической сферы – бессмыслица. Никто никуда не побежит. Человек идет туда, где платят деньги, и никакие благие призывы никого никуда не отправят. Пока политические скрепы не разогнутся, этот сектор развиваться не будет.
Далее. Не только лузеры уходили в некоммерческий сектор. Первыми туда шли те, кто уже конвертировал свои связи во власти в деньги.
Я согласен, что оценка положения дел руководителями НКО акцентирована на внешних трудностях. Но если мы посмотрим хотя бы на те нормы отчетности, которым их заставили следовать, то станет ясно, что так просто нельзя существовать. Они тратят огромную часть своих усилий на сдачу отчетности. До 2004 года такого практически не было.
Приятно, когда социологи пытаются использовать свои исследования для того, чтобы проверить базовые гипотезы. Но одного шага здесь недостаточно. Надо строить гипотезы, исходя не только из собственного оптимизма, но базируясь на объективных системных тенденциях.
В.Петухов:
Когда мы говорим о низком уровне участии населения в третьем секторе, мы должны понимать, что отсутствует социальный заказ на это участие, и многие этим воспользовались. Кроме того, огромное количество людей элементарно много и тяжело работает. Им просто трудно выкроить время на общественное участие. Легко было писать Владимиру Владимировичу (Маяковскому): "Землю попашет, попишет стихи". Сейчас не особенно удается совмещать эти занятия. Тем более что есть много иных привлекательных форм проведения досуга, помимо общественного участия, – вечером в рестораны попасть нельзя…
Еще одна причина низкого интереса населения к НКО – тут надо пожестче оценить, что же с ними не так давно происходило. С начала 1990-х годов эти организации были резко коммерциализированы и создавались по собесовскому принципу. Помощь, помощь, помощь… Такие добрые самаритяне, которые получили грант, чтобы помочь каким-то несчастным, но на следующий день о них забыли, а несчастные, соответственно, забыли об НКО. А сколько бандитских структур создавалось под крышей НКО? Торговали водкой, табаком, проводили конференции по помощи братьям-афганцам. Все это сказалось на отношении к этим структурам. Никакого социального творчества там не было и нет.
Мне кажется, что наибольшие перспективы имеют не те структуры, которые занесены в реестр Общественной палаты, а те, которые пытаются существовать в альтернативной логике. Я имею в виду "движения одного требования". Например, обманутые дольщики, или автомобилисты, которые объединяются ради достижения своих целей, но не имеют и не хотят иметь формального статуса.
Возможна общественная инициатива вне институциональных форм, и это – серьезная проблема. На требование собрать кучу документов следует закономерный ответ: "Мы не будем играть в ваши игры, мы будем играть в свои игры".
Однако я разделяю оптимизм Игоря. Как бы критически мы ни оценивали происходящее в стране, мы не можем игнорировать, что за последние 10 лет стал расти средний слой. Растет доля молодой активной части населения с приличными доходами. Пока они предельные конформисты, но у этих людей есть латентная способность к самоорганизации. Они ни в чем не участвуют, пока их не трогают. Если же проблемы возникают, то они действуют активно. Те же обманутые дольщики – отнюдь не пенсионеры.
Второй фактор, который будет способствовать росту гражданской активности – разделение политического и гражданского общества. Мы видим замыкание политики в рамках политического класса. Но доля активной части населения не уменьшается, остаются люди, которые хотят себя реализовать. Если их не пускают в политику, они будут искать себе применение в общественной сфере. А кто сказал, что общественная самодеятельность каменной стеной отгорожена от политики? Ведь можно создавать не партии, а общественные организации, которые со временем могут перерасти в политические образования. Я бы не стал легкомысленно относиться к призыву лидеров СПС вернуться к гражданским формам самоорганизации.
И еще одно – мы совершенно не затрагиваем тему местного самоуправления. Пока эта зона не охвачена вертикалью власти, там есть большие возможности низовой самоорганизации. Если этот процесс пойдет в рамках местного самоуправления, со временем это может вылиться во что-то серьезное.
Ю.Нисневич:
Одно добавление: мы по инерции воспринимаем все эти организации по советскому образцу – как сильные социальные сети. Но в сегодняшнем мире они вообще не работают. Более эффективными оказываются слабые социальные сети. Только за ними будущее.
Е.Тополева:
Я в целом соглашусь с выводом о слабой влиятельности сектора НКО. У нашего агентства есть собственная сеть, состоящая из представителей некоммерческих организаций. По их данным, активно работает одна десятая часть от официально зарегистрированных структур.
Это безумно малая цифра, но надо здесь учитывать, что один активный против 10 неактивных многое может. Тут надо отметить тот нюанс, что в степени влиятельности НКО на деятельность власти, бизнеса и СМИ есть динамика. Если пять лет назад бизнес практически вообще не знал, что такое НКО, то сейчас примеров взаимодействия достаточно много. Если говорить, например, о СМИ, если сделать контент-анализ, то можно увидеть, что пять лет назад упоминаний НКО в средствах массовой информации было в десятки раз меньше.
Я разделяю оптимизм Ваших прогнозов, но с некоторыми дополнениями. Не бросят все бизнес и не побегут в НКО. Однако недавнее исследование Евгения Гонтмахера показало рост протестных движений. И неважно, на какой срок они создаются, выполнили ли они свою задачу, – они все равно растут. Это напрямую связано с появлением среднего класса.
Интересный срез темы можно увидеть в интернете. Например, на сайте любителей автомобиля Ford Focus уже организовалось движение владельцев этой машины, которые занимаются в том числе благотворительностью. Организации как таковой нет, людей объединяет только этот автомобиль. И таких комьюнити можно насчитать сотни.
Также можно сказать о некоей моде на волонтерство и благотворительность, распространяющейся среди определенных прослоек населения. Мой прогноз, что этого будет все больше и больше.
М.Малютин:
Я не считаю возможным обсуждать статистический демонизм. Первая половина доклада – вообще клинический случай массового героизма. Примерно так же коллеги Петухов и Бызов недавно изучали отношение к экстремистам. Они выяснили, что только 2% населения видели живого экстремиста, а все остальное было пересказом домыслов.
Остановлюсь на некоторых собственных оценках НКО. Сейчас повелась мода на "20 лет спустя". Какой, мол, был героизм 20 лет назад, когда из эпохи вахтеров и дворников произошел переход к новой фазе…
Я долго не мог себе ответить на вопрос, почему у нас и либерализм, и социализм приобрели такую странную форму, что в ядре и в начальниках соответствующих структур оказались либо ученые, либо ИТР. Бичом СССР было массовое высшее образование определенного типа, в котором героями являлись изобретатель и рационализатор – Кулибин и Мичурин. Надо было выйти из низов, придумать что-то небывалое и героически реализовать это в борьбе с консерваторами. Это была воспроизводящаяся поведенческая модель. Когда миллионы поверили, что нехорошие консерваторы мешают зажить в хорошем мире, произошло то, что произошло.
И вот этот своеобразный сектор выжил. Он пропал с экранов, но продолжал функционировать. Когда спала волна поверхностной активности и наступила некоторая социальная стабилизация, началась следующая эпоха, но с тем же совково-патерналистским подходом. Однако возникли формы самоорганизации, которых в первый послесоветский период быть не могло.
Поэтому я был бы полностью согласен с оптимистами – но при условии, что экономический рост и социальная стабильность сохранятся на значимый промежуток времени, хотя бы на период еще одного президентства. Однако уверенности такой нет.
Отсутствующий здесь сегодня Иосиф Дискин нашел очень точную формулу для характеристики того общественного состояния, в котором оказалась Россия: "общество безличностного индивидуализма", которое возникло в результате разрушения насильственно созданных корпораций. В этом смысле возможно возникновение новых ансамблей отношений и самоорганизующихся структур на базе индивидуалистов, начинающих становиться личностями.
Л.Вдовиченко:
Не так давно в Совете Федерации была создана новая комиссия по гражданскому обществу во главе с сенатором Шпигелем. Обоснованием для этого была необходимость создания такой правовой культуры, которая помогала бы НКО развиваться. У нас действительно существует определенный разрыв в правовой культуре и правовом обосновании существования таких организаций.
К сожалению, у нас был период, когда государство не только не способствовало развитию НКО, а, наоборот, обложило их налогами. Но сейчас это один из вопросов, который требует скорейшего разрешения и будет разрешен.
В.Римский:
В это воскресенье у нас выборы. Я решил об этом сказать, потому что все происходящее в некоммерческой сфере определяется президентской властью. Точно так же, как есть вертикаль, в которую включена вся структура бизнеса, потому что ни один бизнес ничего не может сделать без согласования с органом власти своего уровня.
Почему не будет позитивных последствий государственного регулирования третьего сектора? Потому что некоммерческая сфера должна порождать право. Но в нашем обществе нет активных индивидов, которые занимались бы общественными проблемами. В нашем обществе потерян навык коллективного решения общественных проблем. Да, есть обманутые дольщики, которые решают свои проблемы. Но они делают это за счет отъема определенного ресурса у всех остальных. Более того, выявляя способы, позволяющие выигрывать суды, они отказываются рассказать об этом публично.
На мой взгляд, наиболее позитивными были бы НКО, направляющие свои ресурсы на решение общественных проблем. А таких организаций практически нет.
И.Задорин:
Несколько финальных замечаний. Прежде всего – по поводу того, что понятие "третьего сектора" смешивает в кучу разнородные объекты. На самом деле это такой неизбежный этап. Напомню, что в начале 1990-х, когда в стране только-только появился бизнес, появлялись исследования предпринимательства в целом. В начале процесса объект исследования не расчленен. Мы начинаем щупать его с самых дальних границ, а потом уже будем выделять сегменты и изучать отдельно по частям.
Действительно, появляются люди, которые что-то организуют бесплатно. Происходит это потому, что есть прослойка, которая уже может позволить себе заниматься чем-то за пределами элементарного прокорма.
Очень важная мысль по поводу местного самоуправления. Мы говорим, что вертикаль выстроена до самого низа. Но внизу происходят процессы, которые стимулированы вертикалью. У нас насаждаются ТСЖ. В результате люди просто вынуждены развивать социальную активность на уровне местного самоуправления. Они попали в ситуацию объективной необходимости создания самоуправления на уровне дома или микрорайона.
Елена Тополева говорила, что сомневается, будто многие побегут из бизнеса. Я здесь говорю не про тенденции, а про интенции. Каждое десятилетие происходит стягивание в ту или иную зону национальной энергетики, куда-то двигается активная часть населения. В 1990-е такой зоной был бизнес. 2000-е годы прошли под флагом государственного строительства. Что будет дальше? В августе я предположил, что следующей зоной стягивания станет социокультурное творчество. Поехал поделиться этой мыслью к знакомому банкиру, а он мне заявил, что уходит из банка и собрался снимать фильмы про поэтов.
Это насчет ренессанса того, что было в 1980-х. Лично я сейчас начинаю заниматься проектом по созданию интеллектуальных поселений, который родился еще в конце 1980-х годов. В 1990-е проект умер, а сейчас есть множество таких проектов, которыми занимаются те же самые люди, временно уходившие в бизнес.
Есть такое изречение Олега Генисаретского, что оптимист – это человек со счастливым детством. Да, я неизлечимый оптимист. Очень многие мои гипотезы основаны на предчувствиях. В настоящее время состояние вопроса таково, что там еще очень мало вешек, на которых могут быть построены рациональные доводы.
И последнее. Сейчас обсуждается тематика следующего доклада Общественной палаты. Думаю, что он на этот раз должен быть посвящен уже не изучению текущего состояния, а именно прогнозированию развития третьего сектора.