Региональные политические поля России: сравнительный анализ (26 января 2006)

- конкурентность и монополизм в региональных политических режимах;

- рейтинги эффективности региональной власти;

- демократия и развитие – есть ли связь?

эти и смежные вопросы стали предметом обсуждения экспертов.

Заседание открылось выступлениями директора Института "Общественная экспертиза" И.А.Яковенко, руководителя группы "Меркатор" Д.Б.Орешкина, члена Научного Совета Фонда ИНДЕМ Ю.Н.Благовещенского, которые представили результаты исследовательского проекта "Демократический аудит регионов". С содокладом выступил руководитель исследовательской группы "ЦИРКОН" И.В.Задорин. Эти выступления сопровождались презентациями, без обращения к которым использование отчета о семинаре будет крайне затруднено:

Презентация И.Яковенко , 207 kB.

Презентация Д.Орешкина , 1,7 mB.

Презентация Ю.Благовещенского , 765 kB.

Презентация И.Задорина , 185 kB.

NB!

Публикуемый отчет представляет собой сжатое изложение основных выступлений, прозвучавших в ходе семинара. Опущены повторы, длинноты, уклонения от темы, чрезмерно экспрессивная лексика. Отчет не является аутентичной стенограммой, но большинство прозвучавших тезисов, гипотез и оценок нашло в нем отражение.

И.Яковенко:

Я представляю сегодня проект под названием "Демократический аудит регионов". Это часть более масштабного проекта под названием "Демократический аудит России", состоящего из десяти разделов. Первый раздел, "Демократический аудит парламента" уже закончен, в течение двух месяцев будет закончен и раздел "Демократический аудит правительства".

Это исследование реализовано в традициях Всемирного демократического аудита, на протяжении многих лет осуществляющегося в разных странах мира. Однако у нашей версии есть довольно существенная специфика: ни один национальный демократический аудит не проводится в стране со столь высокой степенью гетерогенности регионов и автономности региональных политических полей.

Проект выполнен объединенными усилиями трех организаций: Институт общественной экспертизы, Фонд ИНДЕМ (Г.Сатаров, Ю.Благовещенский) и аналитический центр "Меркатор" (В.Козлов, Д.Орешкин).

Цель проекта – попытка шкалировать регионы России по уровню их демократического, политического и социального развития. В проекте были использованы пять основных и несколько дополнительных исследовательских методик: анализ региональной и федеральной электоральной статистики, который был выполнен специалистами центра "Меркатор", затем экспертный опрос, в котором было задействовано свыше семисот экспертов, проведенный Институтом общественной экспертизы и обработанный фондом ИНДЕМ. В ходе этой обработки был осуществлен ремонт выборки, в результате чего в работе у нас осталось чуть более пятисот экспертов. Также фондом ИНДЕМ был сделан анализ социально-экономической и государственной статистики, а Институтом общественной экспертизы – анализ данных мониторинга о нарушении прав человека в российских регионах и анализ публичной активности глав региональных администраций. Я начну с общих выводов, которых получилось семь.

1. В большинстве регионов России сформированы фактически однопартийные парламенты.

2. При этом достиг своего апогея такой показатель мощности административного ресурса, как "амплитуда искажения" результатов выборов, то есть разница между долей мест, полученной партией в законодательном собрании и долей голосов, которую партия получила в ходе выборов. Яркий пример федерального уровня – это 37% голосов, отданных за «Единую Россию» и 67%, а фактически – 75%, которые имеет правящая партия в нижней палате парламента.

3. В последние три-четыре года отчетливо наблюдается тенденция к снижению демократичности и росту управляемости выборов.

4. За последние четыре года произошло резкое снижение уровня гетерогенности регионов России. Какая бы шкала не ни использовалась, происходит "усреднение" показателей и отбрасываются крайности.

5. Также имеет место снижение автономности региональных политических полей. Она, правда, все равно еще достаточно высока – имеется в виду, что значительную долю региональных событий, процессов и явлений можно объяснить, исходя из внутренней логики самого регионального поля. И все же тенденция сокращения автономности налицо.

6. Отсутствует значимая корреляция между эффективностью управления и демократизмом. Мы оперировали тремя большими группами агрегированных показателей, которые характеризуют степень демократизма-авторитаризма управления. Это одна реальность; вторая реальность – уровень экономического развития региона, третья реальность – уровень жизни. Так вот, между этими тремя реальностями значимой корреляции нет – политика, жизнь и экономика в России существуют в параллельных плоскостях. Замечу, что компаративный анализ этих показателей по другим странам дает значимые корреляции. В этом, как и в следующем выводе, проявляется уникальность России как объекта изучения.

7. Ось "авторитаризм-демократия" не строится вообще. На одном полюсе мы смогли обнаружить высокий уровень концентрации власти и авторитаризм, другой же полюс никак не идентифицируется как демократия, тут собирается скорее то, что можно назвать "слабостью власти". При этом Всемирный демократический аудит легко выстраивает эту ось для 193 стран уже на протяжении 15 лет. Поразительный факт – это не удается сделать только для России.

Теперь о том, какие показатели демократичности или управляемости мы использовали. Это сменяемость власти, это свобода волеизъявления, это соблюдение принципа "один человек – один голос". У нас нарушение этого принципа составляет в среднем 1,7, Далее – наличие политической конкуренции, степень монополии на власть у одной из партий, использование административного ресурса.

Вот каким образом они измеряются. Сменяемость – это срок нахождения губернатора у власти, корреспондирующий с уровнем его "бронзовения", степень монополизма – доля мест "Единой России" в региональных парламентах, а также отрыв победителя от ближайшего конкурента. Одно из проявлений административного ресурса – явка избирателей. Резкие колебания этой явки в зависимости от позиций регионального лидера являются четким показателем административного ресурса. Мера свободы волеизъявления – это высота барьера прохождения партий в парламент и доля проголосовавших "против всех". Наконец, мера справедливости – это амплитуда искажения, о которой я уже говорил.

Здесь представлена десятка самых однопартийных регионов. Лидер здесь понятен – Кемеровская область. Этот показатель очень хорошо корреспондирует с показателем степени концентрации власти у глав регионов, дальше мы это увидим.

Теперь лидеры по амплитуде искажения в регионах. Лидеры примерно те же корреляция между этим и предыдущим показателем довольно высокая.

На основе экспертного опроса мы выявили 5 уровней административного давления на бизнес. С помощью агрегирования целого ряда показателей мы получили результат, который можно охарактеризовать как "своим – все, чужим - закон". Здесь и двойные стандарты, и использование налоговых проверок, поборы и т.д. Абсолютный лидер по уровню давления на бизнес – Башкортостан. Здесь представлены лидеры группы А – регионы с самыми высокими показателями давления на бизнес.

Группа Б – высокое давление (хочу оговориться, что здесь представлены лишь ядра групп, соотношение периферии и ядра группы составляет, как правило, 30/70).

Здесь группа среднего давления – Саратовская, Калининградская, Томская, Читинская и Свердловская области.

Группа давления "ниже среднего": Ярославская, Псковская, Тверская, Вологодская области, Красноярский край и Чувашия.

И группа "низкого давления", ядро группы – Новосибирская, Калужская, Самарская, Иркутская, Челябинская, Архангельская, Пермская, Ленинградская, Тульская и Нижегородская области. Когда мы анализировали эти показатели, у каждого из нас возникал ряд сомнений, потому что все мы знаем из личных контактов большое количество примеров обратного характера. Но мы тем не менее фиксировали данные статистики и экспертное мнение.

Следующий индикатор, использующийся в демократическом аудите регионов, это уровень концентрации власти в субъектах федерации, а именно степень контроля над принимаемыми политическими решениями. Он получен в результате агрегирования нескольких больших групп показателей. Это контроль над парламентом, это отношения губернатора с главой административного центра региона, мэром… Кстати, хотелось бы отметить, что общероссийская война губернаторов и мэров, судя по результатам нашего опроса, начинает уходить в прошлое. Трудно сказать, надо ли этому радоваться, потому что именно противостояние мэров и губернаторов создавало поле напряженности, в котором складывалась, пусть несколько уродливая, но все же форма плюрализма. Отмечу также, что оценка ситуации в Алтайском крае и Калининградской области дана относительно времен правления их прежних губернаторов.

Регионы с высокой концентрацией власти перечислены. Это Москва, Татарстан, Новгородская и Орловская области…

Группа Б, концентрация власти "выше средней". В зависимости от региона, тут либо наличествует какая-то оппозиция в парламенте, либо на основе конкретных примеров можно установить, что в регионе есть несколько центров принятия решений. В Костромской, Владимирской, Оренбургской, Мурманской областях работают факторы децентрализации власти. Наименьшая концентрация власти наблюдается там, где имеет место явное противостояние между мэром и губернатором, либо наличие иных центров власти, либо высокая степень зависимости губернатора от финансово-промышленных групп или федерального центра.

Далее. Степень подконтрольности федеральной власти. Понятно, что после политической реформы независимых глав субъектов федерации не существует, все зависимы в той или иной степени по определению. Тем не менее степени этой зависимости различаются, и мы смогли выделить три группы глав субъектов федерации по этому критерию.

Наименее подконтрольные главы субъектов федерации: Башкортостан, Красноярский край, Москва, Самарская и Свердловская области, Татарстан, Хабаровский край.

Средний уровень подконтрольности: Бурятия, Архангельская, Липецкая, Волгоградская области и Дагестан.

Наиболее сильная зависимость – Тульская, Смоленская, Саратовская, Курская, Ульяновская, Воронежская и Рязанская области, республики Чечня и Ингушетия, Коми-Пермяцкий округ (в то время еще бывший субъектом федерации), Корякский и Усть-Ордынский Бурятский автономный округ.

Еще один важный индикатор – уровень авторитаризма. Он также выведен нами в результате агрегирования целого ряда показателей в рамках экспертного опроса среди лидеров гражданского общества и СМИ. В качестве вспомогательного метода использованы результаты мониторинга нарушения прав человека и прав журналиста. Сразу скажу, что мы скептически относимся к этому мониторингу, поскольку его результаты напрямую зависят от развитости правозащитной сети. Количество нарушений, как правило, бывает прямо пропорционально независимости прессы и развитости гражданского общества. Отсутствие криков о помощи свидетельствует о том, что потерпевший утонул. Если нет информации о нарушениях, это иногда как раз свидетельствует о том, что авторитаризм достиг своего апогея.

Наиболее авторитарные режимы сложились в следующих регионах: Калмыкия, Кемеровская область, Краснодарский край, Башкортостан и Мордовия. Ядро группы – Воронежская область, Татарстан, Якутия, Смоленская область, Башкирия.

Регионы скорее авторитарные: начиная с Рязанской области (ядро) и заканчивая Амурской областью (периферия).

Смешанный стиль. Это группа тоже четко ограничена: начиная с Санкт-Петербурга и заканчивая Алтайским краем.

Далее идут регионы, которые либо признаются большинством экспертов демократическими, либо для авторитаризма у их лидеров просто не хватает ресурсов. Это Карелия, Чукотка, Магаданская, Ярославская, Тульская и Ульяновская области, Ханты-мансийский автономный округ.

Наконец, группа "демократы": Красноярский край, Новгородская, Архангельская, Пермская, Псковская, Самарская, Иркутская, Ленинградская, Вологодская, Чувашия и Эвенкийский автономный округ.

Д.Орешкин:

Теперь я хотел бы Вас допустить в мастерскую и показать, как все это на самом деле делалось. Основную часть аналитической работы выполнял В.Козлов и его сотрудники, он у нас мастер электоральных исследований.

Электоральная статистика вещь сомнительная: за цифрами очень трудно выловить закономерность. У нас в России выборы отчасти туркменские, отчасти европейские, и это самое интересное. Мы были вынуждены по отдельности анализировать все российские выборы: федеральные, губернаторские и выборы в законодательные собрания.

Самые главные черты губернаторских выборов, которые недавно приказали долго жить: вопреки штампам, средняя явка на губернаторских выборах отказывалась падать, а их конкурентность и драматичность и вовсе возрастала. В 2002-2004 гг. второй тур понадобился более чем в 50% случаев, хотя во многих регионах особо предусмотрительными губернаторами второй тур и был законодательно отменен. Возрастало также и число кандидатов. Если в середине 1990 гг. было в среднем 5 кандидатов, то в 2003-2004 гг. – в среднем 7. Сменяемость губернаторов возросла примерно до уровня Соединенных Штатов: примерно в трех четвертях случаев губернатор сохранял свое место. Поддержка губернаторов на выборах со временем уменьшалась, что свидетельствует о нарастании гражданского давления. Таким образом, накануне своей отмены губернаторские выборы все более приобретали признаки "электоральной нормальности".

Коэффициент сменяемости глав регионов по годам очень сильно колеблется, но в эпоху выборов он составлял в целом 42,5%. С тех пор, как глав регионов начали назначать, сменяемость резко сократилась. То же можно сказать о партийности губернаторов: если в избранном губернаторском корпусе было всего 8 представителей партий, то сейчас 70% принадлежат к "Единой России".

Теперь что касается выборов в законодательные собрания. По новой схеме они прошли в 44 регионах, в 44 же остальных выборах проходили по старой мажоритарной системе. В "старых" регионах партийными были в среднем 11% депутатов, при этом треть парламентов была вообще беспартийной. Всего по регионам было 198 членов партий, из них 80 от КПРФ и 31 – "Единство" и "Отечество". После реформы в выборах участвовало в среднем 7 партий, проходили в парламенты по 4-5, причем "Единая Россия" победила в 39 из 44 регионов, получив в среднем 38,7% голосов, т.е. примерно столько же, сколько она получила на федеральных выборах. Колебания были существенные: только 16% "Единая Россия" получила в Амурской области и целых 76% в Мордовии. По округам "партия власти" наиболее успешно выступила в Москве, где она завоевала 100%, 85% в Хабаровском крае, 84% – в Ивановской области, и т.д. Путем кооптации независимых депутатов "Единая Россия" контролирует все парламенты в регионах, хотя в пяти случаях она по спискам выборы проиграла.

Если говорить о представительстве партий в региональных парламентах, то оно довольно высоко – 78%. 22% отданы за те партии, которые в парламенты не прошли. Минимум представительности, 52%, в Калмыкии – за счет 10%-ного барьера. Максимум представительности, как ни странно, в Ингушетии – 98% и в Агинском-Бурятском АО – 91,2%.

При этом формальные методы обладают понятным изъяном. Один и тот же "административный ресурс" может проявляться диаметрально противоположным способом. Если в Калмыкии представительность парламента понижена за счет барьера, то во многих других случаях ненужные партии просто не допустили до выборов.

Что касается распределения мандатов. Если "Единая Россия" на выборах получила 38,6% в среднем по 44 регионам, то мандатов она получила в среднем 50,6% – от 16,5% мандатов в Амурской области до 92% мандатов в Татарстане. Самый резкий скачок совершила Калмыкия: при 41,7% на выборах партия получила 80% мандатов в республиканском парламенте. Всего от ЕР по спискам и округам избрано 1049, а во фракциях оказалось 1794 депутата, т.е. около 700 членов партии образовались после выборов. Больше половины мандатов "Единая Россия" получила в 35 из 44 регионов. Убедителен пример Москвы: 47% список партии получил на выборах, в среднем по округам ее представители получили 43,6%, но этого вполне хватило, что выиграть все 15 мандатов по округам. В итоге 28 мандатов из 35, т.е. 80% парламента, при том, что электоральная поддержка составила менее половины.

Переходим к федеральным выборам. Нам надо было выбрать какие-то параметры, которые повторяются на всех семи прошедших в России кампаниях. Параметры были следующие: повышенная или пониженная явка, число недействительных бюллетеней (или пониженное, или повышенное), число голосов "против всех" (или пониженное, или повышенное), доля, которую получил победитель (или пониженная, или повышенная), и отрыв лидера от средних цифр этого же лидера по стране. Это пятимерное пространство анализировалось в разрезе 3 тысяч ТИК, которые потом, с помощью многомерной статистики, делились на определенные группы и раскрашивались разными цветами. И вот перед нами карты. В модель не закладывались границы субъектов федерации, тем не менее мы четко видим, как выделилась, например, Кемеровская область или Дагестан. В этих регионах есть нечто, что мы называем или повышенной управляемостью, или особой электоральной культурой.

1999 г. – интересные выборы, мы видим, что здесь темных пятен меньше. Возможно, это объясняется высокой политической конкуренцией. В 2004 г. проявилась управляемость на Севере и в нефтегазовых регионах. Но в целом все повторяется от выборов к выборам. Вот пример того, как проходят выборы в Дагестане. Это Докузпаринская ТИК. Мы видим, что почти все партии получили 0 голосов, причем как по всей ТИК, так и по всем избирательным участкам, которые ее составляют. Ни один человек не проголосовал "против всех". Если смотреть на проценты в целом по ТИК, то "Единая Россия" получила 80%, КПРФ – 15%, СПС – 5%, и это все аккуратно ложится по всем избирательным участкам. Это – суперуправляемая территория.

Эти карты позволили нам составить рейтинги управляемости выборов в регионах по всем семи избирательным кампаниям. Наверху – Ингушетия, Дагестан и т.д. Республики, но не все. Не во всех республиках все делается по заказу. В Коми, Карелии, Хакасии или Удмуртии этих явлений в массовом масштабе не наблюдается. Москва оказалась на 18 месте, что говорит о том, что голосование в ней управляемо в значительной степени. Любопытно также посмотреть на конец этого списка. По логике, в нем должны быть представлены самые демократичные регионы. Но – никакой демократичности здесь нет. Здесь есть слабая управляемость, которую можно, если нравиться, назвать демократией. Но лучше – как-то по другому.

Региональные выборы тоже надо было выстроить в какую-то единую систему. Относительно выборов глав субъектов федерации мы использовали такие параметры, как число лет нахождения у власти, явку, отрыв победителя и "против всех" на последних выборах. При анализе выборов в заксобрания использовались явка, число голосов "против всех" и величина барьера. В итоге получилась такая ситуация. Приморский край оказался самым демократичным (или самым неуправляемым). На самом деле, я хотел бы в рамках обсуждения получить термин для обозначения этого явления. Совместив федеральные выборы с региональными, мы составили общий рейтинг демократичности или неуправляемости, как Вам будет угодно. В Башкортостане у нас самый высокий порядок, как и следовало ожидать.

Также мы попробовали посмотреть эволюцию в течение семи избирательных кампаний. Посчитали регрессионные коэффициенты, и получается, что уменьшилась управляемость только в 8 субъектах федерации из 88, причем, естественно, уменьшилась она у самых управляемых, у остальных – увеличилась.

Ю.Благовещенский:

Я хотел бы сказать о типологии глав субъектов федерации, построенной по той же анкете, в которой было 75 вопросов. Вопросы были разбиты на семь групп: стратегия управления регионом, политика по отношению к бизнесу в регионе, кадровая политика, финансовая политика, профессиональный стиль, стратегия взаимодействия (с другими властями, с бизнесом и обществом) и социально-экономическая деятельность. Для каждой из этих семи групп были экспертно назначены 3-4 эталонных типа поведения. Например, если взять финансовую политику, то семантически было представлено 4 типа: экономически ориентированная политика, социально-ориентированная политика, властно-ориентированная политика и отсутствие политики. Для каждой группы были выделены такие опорные классы, и устанавливались, в результате дополнительной экспертизы, связи этих классов с вопросами анкеты. По совокупности всех этих оценок вычислялись функции принадлежности – близости к тому или иному классу. Вот, например, у Пензенской области есть близость к экономически-ориентированной политике – 17,3%, но максимальное значение, 61,3%, – близость к отсутствию политики. А вот Красноярский край – почти 50% близости к экономически ориентированной политике.

Далее каждый руководитель региона был оценен вектором, содержащим 22 числа, а затем все 89 руководителей были по стандартной процедуре факторного анализа разделены на пять условных классов: сумбур вместо политики, неэффективный авторитаризм, социальный авторитаризм, относительная эффективность, «кадровики» (сборная солянка).

В класс C1 попали регионы с наименьшими показателями уровня жизни и скудными природными ресурсами, это определялось по данным статистики. В эту группу попали регионы со слабой управляемостью – Воронежская, Рязанская области, Ингушетия, Тыва, Коми-Пермяцкий округ.

Класс C2 – Агинский-Бурятский округ, Приморский край, Дагестан, Пензенская область, Корякский и Усть-Ордынский округ.

Последние два из перечисленных регионов находятся между вторым и первым классом, а Башкортостан – между этим классом и классом C3, который характеризуется, в частности, тем, что полностью контролируемые выборы встречаются в 4 раза чаще, чем в целом по России. При этом регионы этого класса являются лидерами по уровню жизни и развитию экономики. Это Москва, Тюменская, Кемеровская, Белгородская, Свердловская, Омская, Орловская области, Мордовия, Татарстан, Якутия, Краснодарский край.

Класс С4. Регионы этой группы с небольшим (статистически несущественным) отрывом занимают второе место по уровню жизни и развитию экономики. Не распоряжаясь таким ресурсными запасами, как регионы предыдущей группы (за исключением ХМАО и ЯНАО), главы этих регионов повышают эффективность управления. К этому классу принадлежат 22 региона, среди которых Архангельская, Вологодская, Калужская, Ярославская, Пермская, Оренбургская, Самарская и Челябинская области.

Класс 5 – это те "остаточные" регионы, которые отличает сосредоточенность на кадровых играх и самая высокая степень демократичности выборов, наверное, именно из-за хаоса. Однако этот класс неоднороден, многие регионы лежат на границе с другими классами.

Особенно я хотел бы обратить внимание на рисунок. В большом факторном пространстве были выделены оси: анархия – правопорядок, это С1-С4, социализм – экономический прагматизм, авторитаризм – корпоративность. Эта ось наиболее интересная. Корпоративное управление – это нечто близкое к мафиозной структуре, к "семье". Между ними, когда не побеждает ни единоначалие, ни групповое доминирование, находится нечто вроде демократии.

И.Задорин:

Мы всегда горячо отзываемся на любые попытки дифференцированного изучения нашей страны, особенно в региональном разрезе. В последнее время наблюдается тенденция повышения активности в области региональных и межрегиональных исследований и оценок. В частности, центр Карнеги реализует проект расчета индекса демократичности регионов, наша Ассоциация региональных социологических центров (Группа "7/89") продвигает проект региональных индексов потребительских настроений. Проект демократического аудита регионов также вызвал желание отреагировать, поделившись тем, что нам особенно близко.

Конечно, когда аналитики говорят о каком-либо регионе, прежде всего вспоминают про показатели госстатистики, это своего рода "объективка" региона. Есть также экспертные мнения, это другой ракурс. Но есть и третий ракурс – самооценка жителей этих регионов. И для получения таких данных появился наконец-то инструмент – "Георейтинг" - большой проект Фонда "Общественное мнение", в рамках которого синхронно проводятся опросы населения в 69 регионах России. (См. слайд №2). На основе последней, 9-й волны опросов ФОМ (октябрь 2005 г.) мы и решили рассчитать некоторые комплексные индексы общественных настроений.

Прежде всего покажем подход, который мы использовали при построении индексов. Он предельно прост. Все вопросы, задаваемые ФОМом и относящиеся, по нашему мнению, к одному явлению (например, 3 вопроса, фиксирующие отношение к местной власти, или 4 вопроса по самооценке материального положения респондента) перекодировались так, чтобы сумма кодов ответов каждого респондента отражала его индивидуальный индекс соответствующих социальных настроений. А далее просто рассчитывалось среднее значение индивидуальных индексов, которое и представляет собой региональный индекс. (См. слайд №3).

Приведем некоторые результаты этой работы.

Первый индекс – оценка населением собственного материального положения, по которому мы ранжируем все 69 регионов. Естественно, в Москве материальное положение высокое, в Хакасии и Ханты-Мансийском автономном округе тоже – это все понятно, но также самооценка высока в Новгородской, Белгородской, Читинской областях, довольно средних с точки зрения экономического развития регионах. Плохо же оценивали в октябре свое положение Курская, Смоленская и Липецкая области, Сахалин, Камчатка и, что более неожиданно, Ставропольский край. (См. слайд №4).

Второй индекс – оценка положения дел в стране и регионе. Мы видим, что текущая ситуация лучше всего оценивалась осенью населением в Татарстане, в Кемеровской области, в Тюменской области и в Ханты-Мансийском округе. То есть это те регионы, которые были оценены в проекте демократического аудита как "управляемые". И, наоборот, в областях, оцененных экспертами как "плохо управляемые" (или "демократичные"?), например, Воронежской, Кировской, Тульской, Тверской, а также в Приморском и Алтайском краях, население чаще высказывает критические оценки положения дел в стране и регионе. (См. слайд №5).

И по этим индикаторам, и по другим данным мы уже видели, что нет особой корреляции между оценками демократичности региона и социальным самочувствием населения, иногда они даже прямо противоположны. У нас на этот счет есть гипотеза, что во многом это связано с феноменом так называемого массового "структурного голода", представляющего собой потребность индивида в хорошо структурированном социальном пространстве. Если возникают факторы, ломающие структурную четкость и понятность окружающего социального мира (а это, например, те же конкурентные выборы или та же независимость СМИ), то человек ощущает дискомфорт. Можно сказать, что свободные выборы и вообще все, что связано с демократией, усложняют для рядового человека внешний мир, и это многими воспринимается негативно.

Третий индекс – протестность, протестный потенциал, то есть ожидания и готовность к участию в протестных акциях самих респондентов и их окружения. Самая низкая протестность наблюдается в Тюменской области, Краснодарском крае, Марий Эл, самая высокая – в Курской области, Ставропольском крае, на Сахалине, Камчатке и в Приморье, а также еще в некоторых депрессивных областях центральной России. (См. слайд №6).

Весной прошлого года в рамках 8-й волны "Георейтинга" гражданам задавались и вопросы о степени ощущения свободы, восприятия себя как свободного человека. Вологодская область продемонстрировала повышенный уровень соответствующего регионального индекса свободы, и люди там ощущают себя гораздо свободнее, нежели в других регионах. То же можно сказать о Ханты-Мансийском округе, Карелии, Марий Эл, Еврейской автономной области. (См. слайд №7).

Далее посмотрим, как социальное самочувствие отражается на отношении к власти. Прежде всего приводим индексы отношения к федеральной власти. Лучше всего к федеральной власти относятся в Мордовии, Марий Эл, Татарстане и других национальных республиках, хуже всего – на Дальнем Востоке, в частности, в Хабаровском и Приморском краях. (См. слайд №8). Более интересное – оценка региональной власти, с которой население состоит в непосредственных отношениях. Так, хорошее отношение к своему губернатору демонстрируют Москва, Кемеровская область, ХМАО и опять же Хабаровский край, наиболее критично в октябре прошлого года относились к губернатору жители Ивановской, Костромской, Воронежской, Тверской, Камчатской областей. (См. слайд №9). Замечу, что есть 4 "несчастных" губернатора, уровень одобрения деятельности которых выше, чем уровень позитивной оценки деятельности Президента РФ: это Тюменская и Кемеровская области, Москва и Хабаровский край. (См. слайд №10).

Мы попытались сопоставить эти два отношения: к местной и федеральной власти. Корреляции никакой, то есть прямой связи между этими отношениями нет, и мы можем допустить, что с точки зрения оценки деятельности население вполне различает федеральную и региональную власть. (См. слайд №11).

Одной из важных задач, которую мы перед собой ставили, было выявление корреляции различных экспертных индексов и данных государственной статистики с нашими индексами общественных настроений. То есть хотелось посмотреть, насколько объективные оценки жизни региона связаны с субъективными. Но прежде всего скажу о корреляции индексов общественных настроений между собой. Оценка ситуации в стране и регионе значимо коррелирует с оценкой региональной власти. Ощущение себя свободным тоже хорошо коррелирует с позитивной оценкой ситуации и с высокой оценкой своего материального положения. Протестность отрицательно коррелирует со всеми другими показателями, что говорит о том, что протестно настроенные люди испытывают социальную депривацию по всем направлениям. (См. слайд №12).

Нас очень интересовала корреляция индексов общественных настроений с индексом демократичности, который строил центр Карнеги. Выяснилось, что экспертная оценка демократичности хорошо коррелирует с общественной оценкой дел в регионе. Получается, что чем лучше люди оценивают ситуацию в регионе, тем выше эксперты оценивают демократию в этом регионе. Но, к сожалению, ни с чем остальным индекс демократичности центра Карнеги значимо не коррелирует. Самое главное, он совершенно не коррелирует ни с экономическими показателями регионов (ВРП на душу населения, индекс экономического развития региона, индекс инвестиционного потенциала), ни с самооценкой населением своего материального положения. Т.е. получается, что известная формула – "там, где хорошо работает демократия – хорошо работает экономика" – у нас не реализуется.

Оценка населением положения дел в стране и регионе очень хорошо согласуется с официальными статистическими показателями о среднедушевом доходе в регионе. Получается, как живем – так и относимся. Объективное экономическое положение региона по данным Росстата хорошо коррелирует с оценкой населением региональной власти и своего материального положения. Иными словами, субъективные параметры общественных настроений согласуются с объективными показателями госстатистики.

Экспертные же оценки демонстрируют совершенно отдельный взгляд на жизнь. Это поразительно – коэффициент корреляции между ощущением гражданами свободы и соблюдения их прав с одной стороны и экспертным индексом демократичности с другой, составил всего 0,1!

Д.Шмерлинг:

Я хотел бы задать докладчикам вопрос, который мне задал на одном семинаре лет 25 назад один крупный ученый. Он сказал: "Мне в наследство от моего научного руководителя достался такой вопрос, на который отвечать надо тремя фразами. А в чем, собственно, пафос?". Так вот, пафос-то в чем?

И.Яковенко:

Первое. Коренное отличие России от подавляющего большинства стран состоит в невозможности выстроить ось "авторитаризм-демократия".

Второе. В России существуют три параллельных реальности – политика, жизнь и экономика.

Третье. Наблюдается снижение уровня автономности региональных политических полей и вообще гетерогенности страны.

Четвертое. За прошедшие четыре года Россия полностью перешла в категорию несвободных стран.

Д.Орешкин:

Первая фраза. Разнородность политического пространства России очень высока, выборы в разных субъектах федерации имеют разный смысл.

Фраза вторая. Имеет место тенденция, в соответствии с которой выборы в России постепенно теряют смысл вообще.

И третья. Общепринятые представления о демократичности и антидемократичности не очень адекватны российским реалиям.

Ю.Благовещенский:

Пафос в том, что я живу в России, и мне очень хочется понять, что такое Россия в этом самом неоднородном региональном измерении.

И.Задорин:

Первое. Имеет место высокая степень дифференциации социального пространства России. В Тюменской области 70% жителей удовлетворены положением дел, а в Ивановской – только 10%.

Второе. Взгляды на природу этой дифференциации могут быть разные. И эти взгляды надо сопоставлять.

В.Петухов:

Быть может, я что-то пропустил или не понял, но учитывались ли такие критерии, как состояние гражданского общества в регионах?

И.Яковенко:

Если говорить только о программе демократического аудита регионов, то нет. В большом проекте будет еще восемь исследований, которые ответят, в частности, и на этот вопрос.

В.Кувалдин:

Невольно напрашивается вопрос ко всем докладчиками. Можно ли сделать вывод, что в России сегодня наиболее эффективная форма управления – это какой-то вид авторитаризма?

Ю.Благовещенский:

Да, социальный авторитаризм – самая эффективная форма, и это, насколько я понял, согласуется с данными Игоря Задорина.

И.Яковенко:

Корреляции такой нет, поэтому такого вывода сделать нельзя. Еще раз повторю – мы не нашли никакой корреляции между уровнем жизни и политическим стилем.

Д.Орешкин:

У меня такое ощущение, что мы как раз сейчас нечто нащупываем. Корреляции нет, но есть какая-то более сложная зависимость, нелинейная. Это то, над чем надо думать.

Ю.Благовещенский:

Я хочу напомнить: группа из 11 регионов, которую мы обозначили как "социальный авторитаризм" значительно выделяется и по качеству жизни среди других. Выделение ядра есть, но это, конечно, не значит, что есть жесткая корреляция.

И.Задорин:

Совершенно очевидно, что если выстроить все регионы по шкале управляемости, то обе крайности окажутся плохими, и населением будут оцениваться одинаково плохо. Хорошо там, где достигается баланс демократии и управляемости.

В.Римский:

Я хотел бы прокомментировать расхождения экспертных оценок с оценками граждан. Экспертам вопросы задаются на основе нормативных конструктов, и это обуславливает расхождения.

Наша страна, несмотря на все разнообразие экспертных оценок, переходит от индустриального уровня развития к постиндустриальному, и постиндустриальные факторы постепенно становятся не менее важными, чем индустриальные. Пока еще остается очень важным главный индустриальный фактор – уровень доходов граждан, но этому потому, что большинство российских регионов – очень бедные.

В этих опросах не учитывались нематериальные мотивы деятельности граждан и их участие в управлении, то есть развитость гражданского общества. Но результат мог бы быть такой: эти же опросы, будучи опубликованными, обратным ходом воздействуют на управленцев, и наши управленцы развивают свои регионы в индустриальном ключе.

Если говорить о каких-то сравнимых индексах, то мне бы казалось, что надо добавить шкалы социального капитала и обязательно глубже изучить самих экспертов: на каких основаниях они дают те или иные оценки? Тогда интерпретация краев шкал не будет умозрительной.

Н.Петров:

К вопросу об учете остальных параметров. Мне кажется немного странной общая конструкция проекта демократического аудита, когда регионы рассматриваются не как нечто комплексное, а как что-то наряду с судами, Федеральным Собранием и т.д.

Мне кажется, во-вторых, что некоторые выводы Freedom House, который сегодня ставит Россию в ряд абсолютно недемократических стран, можно оспорить, потому что на федеральном уровне эта тенденция, безусловно, налицо, но вот региональное разнообразие до сих пор сохраняет Россию в ряду демократических стран.

Казалось бы, логичный ход каждого исследования: есть наши представления, дальше мы пытаемся их каким-то образом структурировать, построить модель, и в соответствии с этой моделью мы можем получать результаты, которые расходятся с нашими первоначальными представлениями. Следующий этап – проверка: либо мы напортачили что-то в модели, либо мы находим те объяснения, которые должны поменять наши представления в соответствии с полученными результатами. Генеральный вывод о том, что нет связи между демократией и экономикой в этом смысле может быть поставлен под сомнение. В данном исследовании не выявлена корреляция, но не более того. Идеальная модель совершенно не обязательно должна иметь место в нашей стране.

А что мы имеем сегодня в нашей стране? Экономически эффективны не те регионы, где что-то замечательно в хозяйстве или в сфере политики, а те, где деньги или кладут в сейф, или копают из-под земли. И оценивать влияние других факторов эффективности мы можем, только элиминировав гораздо более мощное влияние этого фактора, чего в работе не сделано. Поэтому говорить, что связи между демократией и экономикой нет, странно.

Теперь что касается интерпретации тех интересных данных, которые предложил Игорь Задорин. Каким образом можно объяснить, что в Хакасии люди так же, как москвичи, довольны своим материальным положением? А очень просто. Это остров, люди не знают, что может быть лучше. Читинская область – что еще, кроме крайней закрытости региона и дефицита мобильности его населения, может это объяснить?

Е.Сапиро:

Я хотел бы поделиться своей версией, объясняющей отсутствие корреляций между уровнем демократии и социально-экономическими результатами. У нас в стране имеется школа, традиции и кадры менеджеров-единоначальников. В то же время у нас отсутствуют реальные механизмы влияния демократических институтов на социально-экономическую обстановку: парламентской оппозиции нет, то, что было создано в зачатке, сейчас идет на минус. Поэтому откуда возьмутся корреляции?

М.Дианов:

Неудивительно, что нет корреляций. Почти все уже говорили, что Россия слишком разнородна, чтобы можно было скоррелировать все 88 регионов. Нельзя сравнивать все регионы России по одной методике. Может быть, можно формализовать это по данным Росстата – условно говоря, регионы-доноры и регионы-реципиенты. Потом есть разделение на сельскохозяйственные, промышленные и сырьевые регионы. Но самое главное – у нас гораздо больше различий между столицей субъекта федерации и всей остальной его частью, чем между самими регионами. И здесь усреднять категорически нельзя. Поэтому и происходит корреляционная неразбериха. В Хакасии городов, с которыми можно сравнить, нет. Зато там есть Саяногорский комбинат, и понятно, что люди, которые на нем работают, высоко оценивают свое положение, поскольку большие деньги получают.

Наверное, действительно надо создавать какую-то специальную методику. У нас авторитаризм – специфический, а демократия – еще более специфическая.

С.Каспэ:

Я вспомнил известную формулировку Клаузевица о том, что Россия – это страна плохих позиций, и задумался о том, нельзя ли назвать Россию страной плохих корреляций…

В.Барановский:

Я хотел бы продолжить разговор о корреляциях. Мне кажется, что мы невольно исходим из того, что какую-то корреляцию все-таки мы должны обнаружить, и когда мы ее не обнаруживаем, это вызывает удивление. Но, может быть, нам стоит задать себе вопрос: а всегда ли существование таких корреляций должно рассматриваться как нечто должное? В частности, экономика и политика, экономика и демократия… Эти связи не очень очевидны не только на уровне регионов, но и на уровне страны, причем любой, не только России.

Вот один пример. Экономика становится более наукоемкой. Что это означает в политическом аспекте? Тренд наукоемкости – это фактор централизации иди децентрализации? Механизм привлечения иностранных инвестиций – фактор демократизации или нет? Модель взаимоотношений государства власти и бизнеса – транслируется ли она с федерального уровня на региональный?

В.Смирнов:

Я понимаю, что у нас нет сегодня трендов и эмпирически достаточных данных. Но мне, как читателю и аналитику, все же хотелось бы, чтобы авторы попытались выстроить динамику.

Хотелось бы еще, чтобы было более развернуто обоснование используемых в таких исследованиях интегральных индикаторов.

И.Яковенко:

То, что сейчас здесь происходит – это аудит аудита, это очень важно, и какие-то суждения на уровне интерпретаций будут обязательно учтены.

Можно ли выносить на обсуждение отдельно аудит регионов – до того, как закончены остальные 10 аудитов? Исследование подтвердило достаточную высокую степень автономности региональных политических полей. Именно на этом основании был сделан аудит регионов. Мы отвечаем за методику, за цифры и за те выводы, которые были сделаны.

Я познакомился с теми выводами, которые были сделаны Центром Карнеги, и хочу сказать, что наше исследование не подтверждает один из выводов, который у Вас есть, а именно тот, что вертикаль власти, придавив региональных начальников, тем самым увеличила демократичность в регионах. Это не подтверждается. И – отвечу последнему выступающему – по целому ряду позиций мы имеем возможность проследить тренды. На основе анализа 8 показателей неопровержимо становится ясно, что в последние годы уровень демократизма в регионах уменьшился. От этих показателей никуда не денешься, и во всем мире они интерпретируются одинаково.

Можно ли такие разнородные регионы мерить по таким единым меркам? Отвечу твердо: можно. 45 лет в мире существует традиция сравнительной политической социологии. Меряют! 15 лет существует Всемирный демократический аудит – меряют и получают выводы! Безусловно, дополнительный интерес представляет сравнение более сравнимых объектов , и здесь я абсолютно согласен с коллегой Диановым.

Хочу, правда, немного скорректировать его высказывание – у нас нетипичный авторитаризм и нетипичная демократия. Я хочу внести коррективы: демократия как концепт действительно рассыпается, а вот авторитаризм у нас зато абсолютно типичный, кондовый.

Теперь по поводу того, надо ли искать корреляции, того, почему мы удивляемся, когда их не находим. Все очень просто: есть корреляции во всем мире. Компаративистика убедительно свидетельствует, что там, где есть демократия, люди живут на 15-20 лет дольше, а децильный коэффициент в 3-4 раза меньше…

Д.Орешкин:

У меня тоже, как у господина Шмерлинга был учитель, и он говорил, что хорошая работа ставит больше вопросов, чем дает ответов… Так вот сейчас я почувствовал, что так оно и есть. Главный вывод, на мой взгляд, в том, что наша страна не только очень разнообразная, но еще и очень асимметричная. Эта асимметрия или нелинейность чрезвычайно интересна.

Ю.Благовещенский:

Если полюс авторитаризма вырисовывается достаточно четко, то на другом конце шкалы мы получаем такую многомерность, которую и назвать-то как-либо, кроме как "антиавторитаризмом", "неавторитаризмом" нельзя.

Второе. Есть корреляции и корреляции. То, о чем мы говорили, это статистическая линейная корреляция, и есть случаи, когда корреляция равна 0, а зависимость функциональна. В широком смысле корреляции – это связи. Так, экономически развитые регионы – необязательно богаты природными ресурсами.

И.Задорин:

Я верю в то, что некоторые значимые показатели, такие, как индекс социального самочувствия, самооценки и т.д. нашими с Вами усилиями, а также усилиями, может быть, общественных организаций, начнут играть значимую роль для политических руководителей. В рамках семинара мы, безусловно, можем представлять и экспериментальные вещи. Но мы должны думать и о более адресной презентации этих исследований, об их внешнем эффекте, – потому, что этого внешнего эффекта вполне можно добиться. А значит, надо добиваться.