Потенциал государства и демократия
Тюмень, 10 апреля 2012
Тюменская областная научная библиотека им. Д.И.Менделеева, филиал Президентской библиотеки им. Б.Н.Ельцина
Лектор - главный редактор журнала «Эксперт», директор Института общественного проектирования, член Общественной палаты Российской Федерации, президент общероссийской организации работников СМИ «МедиаСоюз» Валерий Александрович Фадеев.
Губернатор Тюменской области В.В.Якушев
Уважаемые коллеги! Проект «Губернаторские Чтения» продолжается. Бурный политический сезон 2011–2012 годов близок к завершению. Как мы знаем, несмотря на опасения многих, он не стал формальностью и рутиной. Страна выходит из него изменившейся и продолжающей меняться, заново осознающей себя, строй своей внутренней жизни. И в этих условиях мы обязаны еще раз задаться фундаментальным вопросом о соотношении государства и демократии.
Вокруг него теоретики сломали множество копий – и сломают еще немало. Но для меня эта проблема имеет совершенно практическое значение. Как организовать общественную жизнь на началах порядка и свободы одновременно, то есть так, чтобы эти идеалы не только не противоречили друг другу, но, наоборот, входили бы в плодотворный резонанс? Как – конкретно! – выстраивать систему эффективных прямых и обратных связей между властью и обществом? Как интегрировать публичный политический процесс и процесс принятия административных решений? На все эти вопросы и я, и мои сотрудники ищем ответы постоянно, в ежедневном режиме – и даем их в своей деятельности, стремясь к осуществлению того самого образа «умеренного правления», о котором мы говорили в прошлый раз.
Но практика и теория не должны существовать отдельно. Они могут и должны быть источником силы друг для друга. И вот именно в целях сближения теории и практики мы и пригласили выступить сегодня на наших Чтениях Валерия Александровича Фадеева – главного редактора журнала «Эксперт» и генерального директора одноименного медиахолдинга, директора Института общественного проектирования, сопредседателя Клуба политического действия «4 ноября», члена Общественной Палаты всех составов.
Тут нужны некоторые пояснения. Во-первых, даже в ряду блестящих экспертов, выступавших на «Губернаторских Чтениях», Валерий Александрович занимает особое место. Каждый эксперт – при всей глубине его академических познаний и практическом мастерстве – эксперт в какой-то одной области, максимум – в паре-тройке смежных. Валерий же Александрович, если можно так выразиться, «эксперт экспертов», о чем говорит само название руководимого им журнала. Огромный опыт в деле мобилизации и организации разнообразного экспертного знания создает особое качество, особую глубину и разносторонность взгляда на наши современные проблемы. И я рассчитываю, что такой взгляд и будет сейчас нам представлен. Во-вторых, Валерий Александрович – не только эксперт, но и журналист, в том числе президент общероссийской организации работников СМИ «МедиаСоюз». А это значит, что он умеет облекать экспертное знание в ясную и четкую форму, способную служить ориентиром для практического действия. Эту трудную миссию он исполнял не раз, в том числе и на самом высоком уровне российской политики; надеюсь, что он исполнит ее и сегодня. И, кстати, думаю, что последующая программа пребывания Валерия Александровича в Тюмени, в том числе его участие в заседании клуба «От первого лица» газеты «Тюменская область сегодня», может стать для нашего медиасообщества настоящим импровизированным мастер-классом – потому что к нам приехал действительно мастер своего дела.
Теперь же, как обычно, передаю слово для введения в дальнейшую дискуссию Святославу Игоревичу Каспэ.
Доктор политических наук, главный редактор журнала «Полития», профессор Высшей школы экономики Каспэ Святослав Игоревич
Моя функция как модератора – в том, чтобы обострять и провоцировать дискуссию. Вот это я сейчас и сделаю.
Наши споры о государстве и демократии, как правило, спотыкаются на двух распространенных заблуждениях. Откуда они взялись, совершенно понятно, – из нашей недавней истории. Однако от того они не перестают быть именно заблуждениями, с которыми надо как можно скорее расставаться. Первое в том, что демократическое государство – это слабое государство. Второе в том, что слабость государства – это и есть демократия.
Что касается первого заблуждения, то так думали многие люди, и их можно понять. Они думали примерно так: «Ну посмотрите, какие у них, демократов, творятся безобразия. Сегодня одно правительство, завтра другое. Из-за каждой мелочи министры отправляются в отставку. Никакого уважения к власти – пресса ее полощет как хочет, размахивает грязным бельем, всякие гражданские активисты путаются под ногами и заглядывают в карманы, кругом лоббизм и продажность, выборы – так вообще комедия, будто мы не знаем, как делаются эти выборы. То ли дело у нас – нация сплотилась вокруг единственно верного курса и лидера, все уровни власти дышат в унисон, недовольных нет, чеканят шаг стальные легионы и т.д. Вот где сила!». Так думали действительно многие. Так думали, если вспомнить недавний юбилей, аргентинские генералы, ввязываясь в войну с Великобританией из-за Фолклендских островов. Так думали Хусейн и Каддафи. Собственно, так думали Гитлер, Муссолини и генерал Тодзё. Факт состоит в том, что в результате прямого столкновения с демократиями все они потерпели поражение. Кстати, и общая родина большинства присутствующих в этом зале – Советский Союз – испытала ту же участь, и никакие первомайские демонстрации нерушимости блока беспартийных и коммунистов, а равно ноябрьские парады на Красной площади, его не спасли. Это исторический факт; независимо от оценочных суждений, от симпатий и антипатий, от личной боли и личной страсти его нужно признать. И только затем думать, почему это так и что с этим делать.
Что касается второго заблуждения, то вот характерный пример: у нас очень принято сетовать по поводу неадекватно низкого места России во всевозможных рейтингах демократии – «FreedomHouse» и им подобных. И тут же поднимается гвалт: «Обижают, унижают и вообще отрабатывают заказ ЦРУ и госдепа». Спору нет, обидно соседствовать с Зимбабве; но имея дело с любым рейтингом, надо прежде всего интересоваться тем, как этот рейтинг сделан. Какие параметры в нем учитываются; как они вычисляются; каковы удельные веса разных параметров в общем индексе и т.д. И, кстати, что именно меряет тот или иной рейтинг – потому что далеко не все из них меряют именно демократию. Главное же – секрет Полишинеля состоит в том, что в большинстве «рейтингов демократии» очень значим удельный вес такого параметра (в разных формулировках), как верховенство закона и прямо связанная с ним эффективность государства (законы-то государство издает!). И самые низкие баллы у нас именно тут. Потому что демократия, в особенности в англосаксонской традиции, это не столько буквально понимаемое «народовластие» (которое скорее миф, хотя и вдохновляющий), сколько dueprocess – ведение дел должным образом, в соответствии с установленной процедурой. И разве мы станем отрицать, что у нас с этим большие и реальные проблемы? Когда не исполняется до половины судебных решений (оценка президента Медведева), когда не исполняется вовсе или не исполняется в срок от половины до двух третей поручений президента (оценка начальника Контрольного управления президента Константина Чуйченко)?
И пока это так, наше место в рейтингах демократии будет соответствующим – именно поэтому, а не по произволу госдепа и не по причине русофобии. Потому что составителям этих рейтингов как раз-таки прекрасно известно, что демократия – это не анархия, о чем в прошлый раз напомнил губернатор Якушев. Что слабость государства – не признак демократии, а, наоборот, ее антоним и антипод. Они в этом убеждались не раз на своем собственном опыте – хоть Ваймарской республики в Германии, хоть Второй республики в Испании, хоть Четвертой республики во Франции… И мы в России тоже в этом убеждались. Иногда говорят, что самым демократическим периодом российской истории было время с февраля по октябрь 1917 г. Чепуха. Это была именно анархия – каждый творил все, что хотел, причем само Временное правительство (к слову сказать, самопровозглашенное, его же никто не выбирал!) не то что не боролось с этим бардаком, а выступало прямо-таки в авангарде процесса. Закона и порядка более не существовало, они были упразднены за ненадобностью. Итог оказался закономерен, в точности по Платону и Аристотелю – никакая не демократия, а окончательный обвал государства и жесточайшая тирания.
Что это значит? Вопрос о конкретном соотношении государства и демократии может решаться по-разному, он и решается по-разному – в США и Канаде, в Швеции и Греции, в Австралии и Бразилии. Но для того чтобы он так или иначе решился, должны произойти две вещи, и трудно сказать, какая из них труднее. Поклонники демократии должны найти в себе силы полюбить государство. Потому что без него будет не демократия, а половецкие пляски и ордынское иго. Поклонники государства должны полюбить демократию. Потому что без нее будет то же самое. И тем, и другим для этого придется переступить через собственные предубеждения. Но – придется. И я надеюсь, что наш сегодняшний разговор хоть немного этому важному делу поможет.
В.А.Фадеев
Святослав Игоревич точно обозначил рамки обсуждения. Часть нашей продвинутой общественности считает, что чем больше формальных признаков демократии, тем интенсивнее и эффективнее работает государство, что важна демократия, а не государство. На ошибочность этого суждения указывают многие исследователи, в том числе западные.
Полезную модель, связывающую дееспособность государства и эффективность демократии, предложил недавно скончавшийся великий социолог Чарлз Тилли. Он определяет демократию как «широкие, равноправные, взаимообязывающие и защищенные консультации по поводу политического курса и политических назначений». «Широкие» – поскольку к участию в них приглашены все желающие; «взаимообязывающие» – так как они имеют целью принятие решений, а не пустую болтовню; «защищенные» – их участники не боятся высказываться, потому что знают, что им за это ничего не будет.
Однако помимо шкалы развития институтов «демократии» есть и шкала, измеряющая «потенциал государства». Дееспособность государства зависит от того, насколько серьезные задачи оно перед собой ставит и насколько эффективно с ними справляется. Вот знаменитая диаграмма Тилли; в нижней левой точке находится недееспособное государство со слабым уровнем демократии, и 400–500 лет назад здесь находилось большинство европейских стран. Идеальная точка, вверху справа, – сильное государство с развитыми и эффективно работающими институтами демократии; сейчас в ней находится, возможно, около двух десятков современных государств. К этой точке должны стремиться и мы. Согласно Тилли, существуют три «идеальные траектории» такого перехода, характерные для сильного, среднего или слабого государства.
Диаграмма 1. Идеальные пути к демократии по Тилли
Россия, хоть иногда и утрачивала дееспособность, всегда была сильным государством – в том смысле, что государство доминировало в ее общественно-политической жизни. Так же обстоит дело, например, в Германии. А слабые государства – это, скажем, Голландия или Швейцария, где решающей силой в обустройстве страны был и остается капитал, а вовсе не государство. По траектории слабого государства движутся многие страны бывшего СССР, в которых страны Европейского союза устанавливают и поддерживают демократию своим патронажем. Очевидно, что в России этот вариант невозможен – она сама размером как Евросоюз. Проблема сильного государства в том, что часть его элементов и институтов может в реальности не достигать нужного уровня силы, и их нужно специально «подтягивать» – иначе дееспособность потенциально сильного государства может оказаться сомнительной.
Тилли изобразил в этих координатах исторические траектории многих стран мира, они очень разнообразны и всегда извилисты. Я попытался представить траекторию нашей страны за последние 25 лет.
Диаграмма 2. Политическая траектория СССР и России
При Горбачеве СССР был еще довольно сильным государством – и одновременно совершенно неэффективным. Режим уже не мог достигать масштабных целей, и эпоха застоя завершилась крушением системы. Идея Горбачева была проста: он решил начать демократизацию, те самые равноправные защищенные консультации, вовлекая широкие массы в сферу политики. Но энергичная демократизация привела к краху государства, к обвальному снижению его дееспособности, хорошо описываемому при помощи классической теории катастроф (в математическом, а не в обыденном смысле слова). При Ельцине состоялось некоторое (весьма умеренное) восстановление дееспособности государства, однако уровень демократии стал снижаться. Некоторые считают 1991 и последующие годы временем расцвета демократии. Я – нет. Например, в Москве беспредельно усилилась бюрократия, городские власти получили полную независимость и от федерального центра, и от городской думы, и от собственных граждан. Можно ли называть это демократией? Или возьмем предельно жесткий передел собственности, при котором интересы населения не учитывались – приватизация была совершенно точно не демократической. Или вспомним локальную гражданскую войну в Москве в 1993 г. – только очень изощренный ум может назвать ее расцветом демократии.
Вслед за падением уровня демократии произошло и новое снижение дееспособности государства: поражение в первой чеченской кампании, неспособность преодолеть экономический спад, зависимость от внешних финансовых институтов, в особенности от МВФ, который постоянно предоставлял нам кредиты… Это сейчас даже я не помню, как зовут президента МВФ, а в 1990-х любая старушка знала, кто такой Мишель Камдессю. На фоне этого резко усилилось влияние некоторых предпринимателей, сконцентрировавших в своих руках финансовые, промышленные и медийные активы, то есть олигархов. Олигархия – антипод демократии.
Рост дееспособности государства в период, когда президентом был Владимир Путин, очевиден. Была выиграна вторая чеченская кампания, локализован разгул терроризма. Путин осуществил мощную правовую реформу, восстановившую единое правовое пространство страны. Многие регионы, прежде всего национальные республики, имели свои законы, противоречившие Конституции РФ, поэтому были созданы федеральные округа, и полномочные представители президента занялись приведением местных законов в соответствие с Конституцией. Олигархи оказались «равноудалены»: их поставил на место арест Ходорковского, ставший сильным политическим шагом. Я говорю не о правовом аспекте этого события, а о политическом, потому что Ходорковский бросил государству именно политический вызов. Россия не Голландия, она движется по траектории сильного государства, а Ходорковский – не нидерландский купец или промышленник XVII–XVIII вв. Поэтому ему и не удалось преобразовать свой финансовый капитал в политический. Путин переформатировал и Совет Федерации, в котором концентрировались «региональные бароны», чувствовавшие себя абсолютными хозяевами на своей территории. Наведение порядка привело к огромному экономическому росту. Значительно увеличилась капитализация компаний, реальная зарплата выросла в несколько раз.
С одной стороны, разгром олигархов и «баронов» – это демократические действия, направленные против теневых центров силы, существующих вне публичной политики. С другой стороны, побочными последствиями этих действий стали определенные проблемы с центральными телеканалами, с партийной системой… Однако в любом случае усиление дееспособности государства произошло. И при переходе от Путина к Медведеву я не вижу отклонения от линии дальнейшего развития государства.
Куда двигаться дальше? Я изобразил на диаграмме желательную траекторию – развития демократии без отказа от развития государства. Но есть много участников общественно-политического процесса, считающих, что государством заниматься хватит, а нужна немедленная и радикальная демократизация. Эта траектория, как мне кажется, опасна, поскольку повторяет ту перестроечную линию, которая привела к обвальной потере управляемости. Нужно очень осторожно относиться к призывам подтолкнуть страну туда, где мы уже были.
Что, на мой взгляд, нужно делать сейчас? Первое: нужно продолжать бороться с автономными негосударственными центрами силы. Во многих регионах сложился конгломерат крупного местного бизнеса и бюрократии. Он препятствует конкуренции, притоку капитала извне, вовлечению новых игроков. Путину пришлось создать Агентство стратегических инициатив, чтобы проталкивать перспективные проекты своими силами и фактически в ручном режиме, потому что сопротивление действительно колоссальное. Чтобы вытаскивать теневые сети власти на поверхность, в публичное пространство, нужны работающие парламентские институты.
Второе: нужно использовать рост общественно-политической активности. Она, кстати, стала расти вовсе не в декабре прошлого года, когда начались митинги по поводу результатов выборов. Это началось еще несколько лет назад: митинги по поводу убийства болельщика в Москве, акции «Синих ведерок», защита химкинского леса... Но если гражданские институты выходят за рамки локальных проблем, они перестают быть гражданскими и становятся политическими. Например, гражданская активистка Чирикова очень скоро забыла о защите леса и перешла к тому, что нужно валить режим. Довольно глупо постройку каждой дороги переводить в вопрос об изменении режима – это контрдемократизация, снижающая эффективность государства. Нужна рутинная работа «на земле», а не популизм.
Третье: к сожалению, большинство партий не адекватны своей стране. На недавних выборах в Государственную Думу, при всей нелюбви прогрессивной общественности к «Единой России», именно она наиболее внимательно относилась к тому, что происходит в стране и чего хочет избиратель. Коммунисты уже 10–15 лет повторяют одно и то же, «Справедливая Россия» – чисто популистская, Жириновский вообще никаких реальных перемен не хочет. Сейчас появляются новые партии, но даже из списка их названий ясно, что это клоунада. Им не надо ни развития демократии, ни усиления дееспособности государства. Усилить партии через упрощение их регистрации невозможно. Западные партии создавались в XIX в. в борьбе социалистических и профсоюзных движений за свои права, которая и породила сильные политические системы. У нас этого источника нет, где взять другой – непонятно. Впрочем, я считаю, что было бы неплохо, если каждая партия с приличным процентом голосов на местных выборах, имеющая фракцию в местном заксобрании, могла бы претендовать на посты в региональном правительстве. Партии должны брать на себя ответственность, заявлять о себе в исполнительной власти.
Четвертое: усиление СМИ. Есть такое мнение, что наши СМИ находятся под давлением, цензурой и т.п. Я считаю, что отечественные СМИ – самые свободные в мире. Список проблем, о которых можно говорить свободно, огромен, а ограничения очень узки. Другое дело, что проблема информационной политики существует – и уходит корнями в тот самый разгром олигархов. Да, ВГТРК, Первый канал, НТВ стали работать на благо страны, но не на частный интерес, но их эффективность как медиа резко снизилась. Да, им нужна новая информационная повестка дня, полезная и интересная одновременно. Однако есть огромное количество СМИ, абсолютно независимых от государства, открыто борющихся с режимом и даже с самим государством.
Создание общественного телевидения решением проблемы не станет, так как радикальные силы, выступающие за его создание, рассчитывают, что оно будет подконтрольно именно им. А зачем нам нужен еще один источник социального напряжения? Общественные медиа актуальны именно в регионах, где очень мало денег, мало рекламы, а потому независимое существование невозможно. Региональные медиа находятся либо под контролем государства, либо под контролем местных крупных капиталистов. Здесь и нужно применить практику общественных советов, когда деньги государственные, а контроль общественный – хуже не будет точно.
Последний и, возможно, самый главный пункт. К модели Тилли надо бы добавить третью ось – «экономический потенциал». Россия не может двигаться дальше, не наращивая энергично свой экономический потенциал. Так, одна из главных наших проблем – мощная социальная система, построенная еще при советской власти. Чтобы ее содержать, нужна мощная экономика. Наличной экономической мощности не хватает, отсюда главные идеи ее реформирования – сокращение расходов, попытка переложить часть их на граждан, поднятие пенсионного возраста… Однако эта мощная социальная система не должна быть разрушена. А чтобы ее сохранить, требуется рывок в экономическом развитии:
У нас очень слабая индустрия, она в 5–7 раз меньше, чем должна быть. Например, у Швейцарии добавленная стоимость на душу населения в обрабатывающей промышленности $ 11 000 в год. В Германии $ 10 000, во Франции чуть меньше. В США $ 6 000 – и мы, кстати, видим их проблемы, промышленность Штатов относительно слаба. Но в России-то всего $ 1200, включая сюда производство алюминиевых чушек! С таким уровнем экономического развития мы не можем считать себя страной, развивающейся по «сильной» схеме. Грубо говоря, и сила, и демократия у нас на уровне XIX в.
Отсюда и проблемы инновационного сектора. Если нет индустрии, предъявляющей спрос на науку и образование, то инновации никому не нужны, и то же Сколково станет каналом для экспорта лучших наших мозгов на Запад. Само по себе Сколково – хороший проект, но такие каналы способны работать в обоих направлениях. Только если будет сильная национальная индустрия, Сколково начнет вытягивать нашу образовательную и научную систему
Еще один критически важный момент – равномерное развитие производительных сил по всей территории страны. Сложилось такое мнение, что в Сибири останется максимум 3–4 центра развития, остальные будут деградировать. Но если наши предки освоили шестую часть суши, то и мы должны им соответствовать. Только так можно чего-то достичь.
Нам нужны мощные масштабные проекты, оказывающие влияние на сопряженные отрасли и производства. Например, ругаемая многими олимпиада в Сочи развивает и город, и инфраструктуру, дает заказы большому количеству средних и крупных компаний. И очень важна финансовая политика. В некоторых регионах процентная ставка по кредитам для средних компаний превышает 20%, хотя текущий уровень инфляции – 3–5%. Такого не должно быть в стране, которая хочет развиваться. Нужно 5–7% для крупных, для средних – 8–10%. Недоступность кредита – прямое следствие ошибочной финансовой политики государства. Центробанк РФ не считает своей целью стимулирование экономического роста, он теперь только таргетирует инфляцию. Центробанки других стран мира, кроме поддержания низкого уровня инфляции и стабильности национальной валюты, содействуют развитию национальной экономики (создание рабочих мест, поддержание темпов роста и т.д.). Следовательно, Центробанк РФ как раз и есть пример недееспособного института.
Наконец, о событиях декабря-марта. Да, выборы в Государственную Думу были проведены неудачно. Возникло множество нареканий по их качеству, что вызвало протестную волну, особенно в Москве. Но нужно разобраться, насколько этот протест конструктивен и глубок, как его использовать для организации равноправных широких консультаций по поводу политического курса. Некоторые говорят, что имеет место протест среднего класса, составляющего 20–25% населения страны (около 30 млн человек). Но я под средним классом понимаю не просто часть населения с высоким уровнем дохода: это еще и определенный образ жизни и мысли. Это люди, которые пытаются жить «современной» жизнью, они связаны с миром, с интернетом… Они концентрируются в основном в крупных городах, где среда может обеспечить им эту «современность». Социолог Александр Ослон, когда хочет указать на новый тип граждан, активных, независимых городских жителей, использует понятие «люди-XXI». Но социология показывает, что примерно половина «людей-XXI» проголосовала за Путина!
Кто же тогда занимает жесткую позицию «против Путина», как оценить «толщину» этого слоя? Это аудитория СМИ, ведущих такую агитационную работу, – от 500 тысяч до 1 млн. человек. Она очень активна, бескомпромиссна и мыслит простыми терминами. Есть такой миф, что интернет стал новым средством коммуникации граждан, поэтому необходимость в старых СМИ отпала. Однако в прошлом году в одном из исследований мы пересчитали все политически активные интернет-фигуры. И выяснилось, что в реальности политизированный интернет невелик: существует около тысячи блоггеров, «кующих» контент, около 10 000 постоянных комментаторов их текстов, еще 20 000 тоже что-то пишут время от времени… Плюс несколько сотен тысяч читают, но сами ничего не создают. Так что не следует преувеличивать размеры сегмента: это никак не 60 и не 20 миллионов человек.
Интересно, что митинги организовывали фактически журналисты, а не политики. В пул организаторов входили медиа самой разной принадлежности. Телеканал «Дождь», журнал «Большой город» и сайт slon.ru принадлежат Наталье Синдеевой, частному лицу (или, по крайней мере, управляются ею), радиостанция «Эхо Москвы» контролируется «Газпромом», издательский дом «Коммерсантъ» принадлежит магнату Алишеру Усманову, журнал и сайт «Сноб» – другому магнату Михаилу Прохорову, а «Новая газета» – Александру Лебедеву. «Ведомости» и вовсе англо-американская газета. К этому пулу примыкают такие известные фигуры, как телеведущий Леонид Парфенов, писатель и колумнист Дмитрий Быков, писатель Борис Акунин (Григорий Чхартишвили).
Так называемый «креативный класс» – это дизайнеры, художники, специалисты по PR и GR… Какие черты им присущи? Во-первых, равнодушие к прагматическим интересам. Здесь возникает разрыв между большей частью среднего класса и интересами класса креативного. Во-вторых, они существуют «вне истории», предельно критично относясь к ситуации в стране, ее перспективам и уже имеющимся достижениям. Отрицаются практически любые позитивные изменения. У людей постмодерна отсутствует память: их, например, нельзя убедить, что крушение СССР было катастрофой. Например, на территории бывшей Югославии во время всех ее гражданских войн погибло 100 тыс. человек. И если там кто-то скажет: «подумаешь, зато мы обрели свободу» – ему конец как политику! А у нас погибло, по осторожным оценкам, полмиллиона, однако для многих это, к сожалению, неважно…
Люди постмодерна укоренены в транснациональных структурах капитала и слабо зависят от более близкой, «родной» социальной среды. Да, десятки тысяч таких людей вышли на улицы. Но не нужно паниковать: уличные митинги есть элемент любой демократической системы. Не нужно идти у них на поводу и выполнять все их требования – это уже не будет равноправными консультациями. Нужно учитывать и позицию нижнетагильских рабочих. Да и нижнетагильских инженеров – вот настоящий креативный класс!
Сейчас у креативного класса выработалась концепция «новой любви к народу»: они наконец осознали, что не стоит считать и называть его большую часть быдлом. Возникла новая идея – поскольку мы образованные и продвинутые, то надо идти «в народ» и воспитывать его. После чего ужасный путинский режим падет. Это предельно наивная концепция – все же сейчас не XVIII–XIX век, модернизацию страны состоялась. И народ в действительности более умен и продвинут, чем эти самозваные культуртрегеры.
Хочу закончить цитатой из крупного математика и известного публициста Игоря Шафаревича о задачах интеллигенции: «Нужно перестать понукать реальный народ. Цель истинной интеллигенции – понять, продумать, подвести в систему и выразить нерасчлененные тенденции, которые вызревают внутри народа». Да, простые люди не говорят на рафинированном языке, но у них есть инстинктивное представление о себе и о своей судьбе. Креативный класс не должен противопоставлять себя народу: нужно выразить в своих текстах народные представления, именно так возникает коммуникация и ощущение общего будущего.
С.И.Каспэ: Понятия «государство» и «демократия» можно расположить в простую логическую матрицу – и поиграть с четырьмя имеющимися вариантами поведения. Можно «зарезать» разом и государство, и демократию; это самоубийство. Можно усиливать демократическое начало, ослабляя дееспособность государства или просто не обращая на нее внимания. Это действительно траектория катастрофы, потому что тогда демократические консультации будут широкими, но не будут результативными – в них просто будет отсутствовать субъект, способный осуществить хоть какой-то политический курс. Можно усиливать государственное начало, ослабляя демократическое, – то есть сделать консультации узкими, неравноправными, незащищенными (чтобы за несанкционированное участие в них обязательно что-то было) и никого ни к чему не обязывающими. Плохой вариант, поскольку нижнетагильские инженеры из этих консультаций уж точно будут исключены – а вот вольные-то стрелки уж как-нибудь зацепятся и останутся в процессе. Наконец, можно развивать оба начала одновременно. Это весьма сложно; но сходным образом человек не сразу научается ходить на лыжах и тем более на коньках, где тоже нужно особым образом координировать свои движения. Однако же, как правило, научается, и ничего заведомо невозможного тут нет. Нам, конечно, нужна индивидуальная траектория движения в системе координат Тилли, однако ведущая именно в верхний правый угол – и в сторону сильного государства, и в сторону демократии.
Директор Института права, экономики и управления Тюменского государственного университета В.Н.Фальков
В последние годы в России часто критикуют централизм, противопоставляя ему демократию: «Чем больше демократии, тем лучше». Можно ли согласиться с таким утверждением? Не следует противопоставлять демократию и централизм, равно как и объединять эти понятия. Как известно, в советский период такая попытка уже предпринималась. Считалось, что в классовом обществе демократия и централизм находятся в постоянном конфликте, а в условиях социализма они выступают в диалектическом единстве, выраженном в принципе демократического централизма. Что из этого получилось, известно.
Безусловно, России нужна демократия. Вряд ли кто-то будет с этим спорить, тем более что в обществе существует очевидный запрос на нее. Однако далее с неизбежностью встает целая череда весьма непростых вопросов. Какой должна быть демократия в новых условиях? Какие ее механизмы наиболее эффективны сегодня? Наконец, главный вопрос: каким образом, расширяя границы демократии, не допустить ослабления государства?
Вся история человеческой цивилизации недвусмысленно свидетельствует, что государство прежде всего должно быть сильным. Только так оно вообще может остаться государством и не утратить – особенно в условиях глобализации – свой суверенитет. Но что значит быть сильным государством? Ответ дал Томас Гоббс: «Существует только один способ создать сильное государство – обеспечить единство власти». К этому можно добавить, что и сохранить сильное государство можно только тем же способом, не допуская возникновения в нем теневых центров силы – за исключением самого общества.
Единство государственной власти в первую очередь обеспечивается наличием и признанием единого источника ее происхождения. Этот сугубо теоретический постулат непосредственно относится к нашей теме и имеет важнейший практический смысл.
Одним из наиболее значимых результатов проведенной централизации страны является восстановление единого правового пространства России. В 1990-е гг. законодательство отдельных субъектов Федерации более чем наполовину противоречило федеральному, ряд субъектов закрепил наличие собственного суверенитета и даже допускал выход из состава России. К настоящему времени ситуация на первый взгляд изменилась. Однако осмелюсь предположить, что демократизация политической системы, в частности возврат прямых выборов глав субъектов, уже в ближайшем будущем может вновь сделать актуальной старую проблему. Конституция определяет носителем суверенитета и единственным источником власти в России ее многонациональный народ. В противоречие с этим в конституциях тринадцати республик в составе России в качестве источника региональных органов государственной власти указывается народ данных республик. Так, власть в республике Дагестан осуществляет ее многонациональный народ. Единственным источником власти в республике Северная Осетия-Алания также является ее народ. Аналогичные нормы содержатся в учредительных актах Кабардино-Балкарии, Адыгеи, Бурятии, Башкортостана, Алтая, Марий Эл, Тывы, Чувашии, Ингушетии, Чечни и Татарстана.
Эти нормы подобны бомбам замедленного действия. В условиях централизации, когда главы субъектов наделяются полномочиями по представлению Президента России, их разрушительный потенциал нивелируется. Но когда мера централизма изменится, в указанных субъектах пройдут выборы, а главы республик получат право на власть непосредственно от народа, эти нормы будут стимулировать национально-сепаратистские настроения и подрывать дееспособность государства. Если учесть, что должность главы субъекта есть опорная конструкция всей системы исполнительной власти, то последствия могут быть весьма негативными.
Проблема осложняется тем, что в базовом Федеральном законе об общих принципах организации органов государственной власти субъектов установлено требование: «При вступлении в должность глава субъекта приносит присягу на верность народу». Возникает вопрос: на верность какому народу будут приносить присягу избранные руководители указанных субъектов – многонациональному народу России или народу их субъектов? Разница, на мой взгляд, большая.
Коснусь еще одной проблемы. В современной России, несмотря на большой потенциал классических форм народовластия (выборы, референдумы, народная правотворческая инициатива), сегодня существует ярко выраженный запрос на развитие новых механизмов участия граждан в осуществлении власти. Наиболее обсуждаемым среди таких механизмов является «большое» («открытое», «широкое») правительство. Поскольку нормативно это понятие нигде не определено, можно предложить следующую его трактовку – максимально широкое вовлечение активных участников политического процесса не только в обсуждение возможных решений органов исполнительной власти, но и в контроль за их выполнением, а также в оценку полученных результатов.
Но тут следует обратить внимание на один принципиально важный момент. Несмотря на существующие в обществе потребности в расширении демократии, было бы неправильно ожидать массового вовлечения граждан в осуществление власти «вообще», без конкретной привязки к реальным интересам людей. На таком уровне работают только политики и эксперты, но они-то и так участвуют в процессе формирования политической воли. Развитие демократии связано не только с выявлением потребностей и интересов граждан, но и с поиском в обществе авторитетных акторов с целью дальнейшего включения их в процесс управления.
Логично задаться вопросом: применима ли идея «большого» правительства к субъектам Федерации? Думаю, что да. В Тюменской области прообраз такого правительства формируется уже несколько лет. В его состав на общественных началах входят главы муниципальных образований, а внешний контур состоит из Гражданского форума, советов по реализации национальных проектов, Торгово-промышленной палаты Тюменской области, Академического собрания, отчасти – Совета молодых ученых и специалистов Тюменской области… В скором времени должна быть создана новая экспертная площадка – Группа стратегического планирования при Губернаторе Тюменской области.
Перспективная задача – мобилизовать энергию этих площадок и групп, причем задача не столько для власти, сколько для представителей общества. Инициативы должны исходить снизу, иметь реальные социальные драйверы. Активная, заинтересованная часть общества и должна стать обновленным внешним контуром тюменского «большого» правительства.
Директор «ВЦИОМ-Урал», доцент Тюменского государственного университета В.В.Гришин
Я хотел бы рассказать о социальных настроениях Юга Тюменской области в связи с политическими процессами, которые происходили во время предвыборных кампаний конца 2011 – начала 2012 гг. В общем виде их можно охарактеризовать так: «тюменцы пока присматриваются». По нашим данным, 25% жителей области с интересом следит за развитием событий, пытаясь выстроить свое отношение к происходящему
Принято считать, что социально-политические настроения зависят от электоральных циклов и потому также цикличны. В них можно выделить три фазы: непосредственно после выборов следует фаза оптимистических ожиданий, надежд, что действия власти приведут к реальным улучшениям жизни. На второй фазе часть ожиданий оказывается нереализованной, постепенно накапливаются негативные переживания, приводящие к разочарованию во власти. Затем случается «нечто» (произвольный триггер) и начинается третья фаза, характеризующаяся призывами к гражданской мобилизации («Пора!», «Доколе?!!!» и проч.).
Впрочем, есть и общая (независимая от электоральных циклов) склонность населения страны (или региона) воспринимать социальную действительность в позитивном или негативном ключе. Мы ежегодно проводим такие исследования. Одним из важных их результатов стало понимание того, что уровень социального оптимизма теснее связан с уровнем оценки населением деятельности власти, чем с материальным благополучием семьи респондента – тут корреляция выражена гораздо более явно.
Таким образом, содействие занятости, работа над созданием условий для повышения уровня материального благосостояния населения и т.п., при всей их важности, сами по себе не достаточны для снижения степени критичности людей по отношению к власти. А вот вселение уверенности в том, что общая ситуация в стране, регионе или городе развивается в правильном направлении, создание условий, при которых люди могли бы верить и надеяться, оказывает самое существенное влияние на уровень доверия населения к органам государственной власти. Наоборот, любой удар по социальному оптимизму общества или (его эрозия) ведет к тому, что критичность населения по отношению к действующей власти усиливается.
В Тюменской области уровень социального оптимизма достаточно высок: около 60% населения считают, что «дела в области развиваются в правильном направлении», 88% оценивают ситуацию в области как лучшую, чем в большинстве регионов России. Таким образом, и критикующие власть, и поддерживающие ее полагают, что живут в лучших, нежели другие сограждане, условиях.
Усиление протестных настроений в период выборных кампаний 2011–2012 гг. выявило тот социальный слой, который сильнее всего пострадал от крушения надежд на модернизацию и обновление общества. В.А.Фадеев показал нам реальную «толщину» этого слоя. Но все же один из важных итогов этой политической кампании – появление на политической сцене нового актора, класса «рассерженных горожан». Этот образ связан с автомифологизацией, возникающей при самоописании. «Мы креативные, “внесистемные”, люди свободных профессий, успешные, самостоятельные, умные, образованные, культурные, интеллигентные, мирные, имеющие развитое чувство юмора и т.д.». Власть же наделяется ими столь же тотальными негативными характеристиками. Удивительным образом воскрешается старый архетип: власть приобретает вид коварного злодея, шварцевского дракона, а народ представляется невинной жертвой. Я считаю, что от этого архаичного способа восприятия политической действительности нужно уходить, меняя парадигму деструктивного противостояния на парадигму продуктивного диалога.
Директор Института гуманитарных наук Тюменского государственного университета С.В.Кондратьев: Я достаточно внимательно прочитал Тилли: его концепция далеко не сводится к тому, о чем говорил Валерий Александрович. Во-первых, по Тилли становление демократии осуществляется, как правило, волнами: за демократизацией следует откат, дедемократизация. Франция прошла четыре периода демократизации и три – дедемократизации. Во-вторых, демократизация государства не может происходит только по инициативе самого государства, она предполагает активное участие граждан. Тилли часто использует слово «борьба»: «Народная борьба, а не мудрый выбор политиков продвигают демократизацию». В-третьих, «при демократическом режиме сильная государственная власть реализует себя через согласие, достигнутое переговорами». В-четвертых, «в длительной перспективе рост потенциала государства и демократизация усиливают друг друга, поскольку, если экспансия государства вызывает сопротивление, переговоры и временные перемирия… то… демократизация требует усиления вмешательства государства, что в свою очередь укрепляет его потенциал».
У Тилли есть еще одна схема, смысл которой в том, что демократизация происходит, когда граждане активно участвуют в принятии политических решений и сфера публичной политики не подвергается внешней фильтрации. Демократизация происходит, при «интеграции сетей доверия (включая, а затем, может быть, исключая клиентельно-патронатные отношения), отделении публичной политики от категориального неравенства и уничтожении автономных центров власти», о чем мы уже слышали сегодня. «Государство с очень слабым потенциалом также подвержено многим опасностям: с одной стороны – гражданской войне, с другой – несистематичному правлению мелких тиранов».
Мнения В.А.Фадеева и Чарлза Тилли, описывающие соотношение потенциала государства и степени его демократизации, различаются. По Тилли, российскому государству уже сегодня потенциала достаточно. По Фадееву – нет, его нужно наращивать и наращивать, что он, замечу, говорил еще до протестных акций (см. доклад Института общественного проектирования . Власть же наделяется ими столь же тотальными негативными характеристиками. Удивительным образом воскрешается старый архетип: власть приобретает вид коварного злодея, шварцевского дракона, а народ представляется невинной жертвой. Я считаю, что от этого архаичного способа восприятия политической действительности нужно уходить, меняя парадигму деструктивного противостояния на парадигму продуктивного диалога.
Директор Института гуманитарных наук Тюменского государственного университета С.В.Кондратьев: Я достаточно внимательно прочитал Тилли: его концепция далеко не сводится к тому, о чем говорил Валерий Александрович. Во-первых, по Тилли становление демократии осуществляется, как правило, волнами: за демократизацией следует откат, дедемократизация. Франция прошла четыре периода демократизации и три Тилли часто использует слово «
У Тилли есть еще одна схема, смысл которой в том, что демократизация происходит, когда граждане активно участвуют в принятии политических решений и сфера публичной политики не подвергается внешней фильтрации. Демократизация происходит, при «
Мнения В.А.Фадеева и Чарлза Тилли, описывающие соотношение потенциала государства и степени его демократизации, различаются. По Тилли, российскому государству уже сегодня потенциала достаточно. По Фадееву – «Оппозиции нашего времени», ноябрь 2011 г.). От того, какая оценка верна, и зависит политический выбор.
С.И.Каспэ: Поставлен очень важный вопрос. Почему в наших дискуссиях так по-разному оценивается актуальный потенциал российского государства и, соответственно, то, в какую сторону его необходимо развивать? Одни говорят, что он не так уж высок, другие считают наоборот. А дело в том, что часто происходит подмена понятий – путают потенциал государства как публичного института и потенциал «скрытого государства», то есть тех сетей влияния, тех «автономных центров власти», которые крадут имя государства и действуют под его именем, однако преследуя не публичные, а частные интересы. Укрепление потенциала государства категорически требует сокращения потенциала этого псевдо-государства.
Профессор Тюменского государственного нефтегазового университета Э.Г.Юзиханова: Управление социальными процессами – один из основных и сложнейших видов управления. Даже при наличии четко организованной структуры и механизмов такого управления его эффективность зависит прежде всего от человеческого фактора. Именно здесь источник большинства проблем с нашей вертикалью власти.
В каждой системе циклически превалирует то организационно-техническая, то социально-экономическая сторона управления. Свою циклическую периодичность имеют и негативные явления. Накладываясь друг на друга, эти циклы создают серьезные проблемы, снижая системность управленческих решений. Для того чтобы все же добиться исполнения решений, полезно учитывать модель трех стадий развития коллектива (с оглядкой на управленческие процессы, происходящие на современном этапе российской истории).
На первой стадии становления любого коллектива руководитель может пользоваться директивным стилем управления. Этот стиль характеризуется тем, что сам руководитель предъявляет требования к подчиненным и неукоснительно следит за выполнением отданных распоряжений. Поощряя и наказывая подчиненных, он может не советоваться ни с кем, принимая всю ответственность за принятые решения на себя. Вторая стадия характеризуется тем, что в коллективе почти завершается изучение друг друга и определяются личные позиции каждого члена. На основании взаимных психологических притяжений, общих интересов происходит образование микрогрупп. Третья стадия развития коллектива характеризуется тем, что в нем постепенно возникает интеллектуальное, эмоциональное и волевое единство. Интеллектуальное единство определяется осведомленностью всех членов о возможностях коллектива, взаимопониманием в процессе деятельности, стремлением находить общий язык. На третьей стадии не только руководитель, но и все сотрудники чувствуют ответственность за деятельность всего коллектива. На этой стадии руководитель полностью переходит на демократический стиль управления и пытается находить оптимальные решения совместно с сотрудниками. Руководитель начинает действовать как равный член коллектива, наделенный функциями руководства. Если на первой стадии руководитель воспринимается подчиненными как внешняя по отношению к ним сила, то на третьей стадии он выступает как авторитетный представитель и выразитель интересов коллектива.
И если мы будем придерживаться этой схемы в управлении социальными процессами, то создадим условия для принятия эффективных, системных управленческих решений и взрастим ощущение личной ответственности у всех участников политических процессов.
Свободный микрофон
Председатель Тюменской областной Думы С.Е.Корепанов: Хотел бы возразить С.И.Каспэ, сказавшему, что западные демократии доказали свои преимущества, одержав победу над многими диктаторами. Западные демократии как раз «легли» под Гитлера, а победа во второй мировой войне была достигнута далеко не самым демократическим режимом – советским.
Кроме этого, хочу услышать комментарии по поводу двух афоризмов о демократии. Платон говорил: «демократия порождает тиранию». А еще высказывается такое суждение, что «демократия – плохое правление, но, к счастью, недолгое».
(Смех. Аплодисменты.)
С.И.Каспэ: Отреагирую сразу: я помню историю, я помню, что основной удар по нацизму был нанесен СССР, а не его союзниками. Я говорил о другом. В 1920-е – 1930-е гг. бурно росли и умножались недемократические политические режимы. И в общественных науках господствовала та идея, что демократия себя изжила, что будущее за теми, кто, как говорил Роберто Михельс, повинуется «железному закону олигархии», – по типу фашистского или нацистского режима. Казалось, что истинная сила за ними – ну, или за советским строем. История показала, что это не так.
Президент Торгово-промышленной палаты Тюменской области Э.Р.Абдуллин: Первое. В китайской версии решении вопроса о демократии и сильном государстве самой демократии мы не наблюдаем, есть власть одной партии, – но государство-то сильное! Второе. Хотел бы услышать комментарии по поводу той оппозиции, которая активно выступает в Москве и Санкт-Петербурге, не только пользуясь западными технологиями «бархатных» революций, но и организуя протестные мероприятия на средства западных «общественных» организаций. Третье. Какими человеческими ресурсами будет решаться проблема «усыхания» тех российских территорий, где нет экономических точек роста? Ведь в России происходит снижение численности коренного населения, скрытая эмиграция и т.п…
Заместитель Председателя Тюменской областной Думы В.А.Рейн: Первое. У Путина есть хорошая фраза: «демократия работает там, где люди готовы в нее что-то вкладывать». С учетом данной Вами оценки протестного электората, – кто поможет нам двигаться в направлении демократии, насколько люди готовы в нее вкладывать? Второе. Говоря о борьбе со «скрытым государством», В.А.Фадеев упомянул необходимость усиления СМИ. Однако такое усиление может быть и разрушительным. Какие СМИ имелись в виду?
Председатель Коллегии образования Общественного Совета г. Тюмени, директор Центра дистанционного образования Тюменского государственного нефтегазового университета С.М.Моор: А есть ли такие государства, которым можно было бы подражать в деле параллельного строительства сильного государства и развитой демократии?
Доцент Тюменской государственной академии культуры А.В.Шевцов: Первый вопрос: как уважаемый лектор относится к выдвинутой В.Ю.Сурковым концепции «суверенной демократии»? По-моему, то, что сегодня говорилось, вполне в ее русле. Второй вопрос: каковы перспективы «электронной демократии»?
Председатель совета директоров информационно-аналитического центра «Сотрудничество» Л.С.Березин: Я прилежно читаю «Эксперт», поэтому рассчитывал на доклад несколько другого характера. В.А.Фадеев обычно позиционирует себя как консерватора. Однако сейчас я услышал речь не консерватора, а охранителя. Значительная часть доклада была посвящена попытке скомпрометировать тех, кто недавно вышел на политическую авансцену с новым мнением. Значимые это люди или нет, какой у них рейтинг, неважно, а важно то, что их точка зрения существует, однако до недавнего времени не была представлена в нашем информационном пространстве. Как говорил Твардовский, «без меня народ неполный», – так и без этой точки зрения наша политика неполна и неполноценна. Неполна и неполноценна и сама политическая власть, формально опирающаяся на общество в целом, но исключающая из него этот более или менее «толстый», как говорил В.А.Фадеев, социальный слой. Государство – это система институтов, созданная для обеспечения бесконфликтного существования людей, разделенных социальными, политическими и многими другими различиями и потому имеющих разные точки зрения на политические, общественные, экономические процессы. Противопоставлять государство и демократию наивно. Демократия – как система процедур, обеспечивающих взаимообязывающие консультации, – и есть государство, поскольку оно, в свою очередь, тоже есть система процедур и институтов, их исполняющих. Так что нам в качестве угрозы был представлен некий «бумажный тигр».
(Аплодисменты.)
Зам. директора Института государства и права Тюменского государственного университета О.Ю.Винниченко: В состоянии ли Россия выработать собственную модель развития (в том числе и политического), или мы обречены копировать, догонять, перенимать?
Зам. координатора Тюменского регионального отделения ЛДПР В.В.Безкровная: Как можно оценить политический потенциал современных молодых людей? Выстроены ли властью механизмы, способные вывести их активность в конструктивное русло?
В.А.Фадеев: Что такое охранительство? Что такое консерватизм? Что такое радикализм? Вот недавно были избраны два оппозиционных мэра, в Тольятти и Ярославле. Одному из них, Андрееву из Тольятти, мы даже помогали, поскольку он активно взаимодействовал со структурами власти и целью своей работы считает реальное благо жителей города. А ярославский Урлашов – это совершенно другая история, это тот самый человек, который запустил «утку», будто причиной авиакатастрофы в Ярославле, когда разбилась хоккейная команда, были какие-то там правительственные самолеты. Нельзя делать карьеру на сорока трупах молодых людей! Но СМИ кричали о нем, о его победе как о победе оппозиции, но не об Андрееве. Почему? Почему наши медиа оказывают такое разлагающее влияние на общество. Являюсь ли я охранителем, когда об этом говорю? Нет, я держу трезвую позицию: безусловно, мэр Андреев для нас и для своего города гораздо полезнее, хоть и не входит в партию «Единая Россия».
Требуется ли нам и далее наращивать дееспособность государства? Как разъяснял С.И.Каспэ, дееспособность часто путают с безумной и бессмысленной силой. Например, по мнению известного адвоката Генриха Падвы в советский период правоохранительные органы, включая суд, работали более справедливо, чем современные. Да, существовала жесткая система, но внутри нее всегда было возможно добиться справедливости, какой-то реакции в высших инстанциях – не в профкоме, так в парткоме. Советский суд в этом смысле был более дееспособен, чем нынешний. Другое дело, что та система достигала иных целей. Или: сейчас милиционеров гораздо больше, чем было в СССР, но с защитой прав человека они что-то не справляются плохо. Вот так и определяется дееспособность государства.
О Гитлере и западных демократиях. С.И.Каспэ уже ответил на этот вопрос, а я добавлю, что был момент – в 1940 г. – когда Британия вообще осталась против Гитлера одна. И эта демократическая страна, не отказываясь от демократии, ни под кого не «легла», а очень быстро перевела все свое существование на военные рельсы, мобилизовалась – и выстояла. Но решающий вклад в победу был, конечно, наш.
Порождают ли демократии тирании? Да, конечно. В связи с этим еще раз вернусь к теме охранительства. Мы взаимодействовали с «главным демократом» нашей страны, известным борцом с коррупцией Навальным. Он, между прочим, ни одно дело не довел до суда, до прокуратуры. Коллеги из «Русского Репортера» в прошлом году написали посвященный ему позитивный очерк – он был счастлив. А через некоторое время «Русский Репортер» опубликовал интервью с неким полковником КГБ о том, что Навальный обучался за границей, – и сразу же вся орава накинулась на журнал, «грохнула» наш сайт и т.д. Я уверен, что если Навальный дорвется до власти, то и «Русский Репортер», и «Эксперт» сразу же закроют. Я не в восторге от демократии в нашей стране, но очень опасно допустить еще худший вариант развития событий. Демократия может породить тиранию чрезвычайно быстро, и креативный класс тут же уедет из страны, о нас и не вспомнив.
О Китае. Что в нем на самом деле происходит с демократией? Там люди из правительства всерьез задумываются над судьбой страны, поскольку система усложняется и прямое управление ЦК перестает быть эффективным. Они не знают, что делать, они боятся повторить нашу траекторию «от Горбачева к Ельцину», понимая, что огромная, сложная страна может быстро погрузиться в катастрофу. Для нас это в некотором смысле плюс: Китай не станет гегемоном мира, в том числе потому, что такой страной очень сложно управлять.
Об оппозиции, «бархатной революции» и западных грантах. Да, сценарии известны – они находятся в открытом доступе, в интернете, тут никакой конспирологии не надо. Для тех, кто пытался сыграть по этим сценариям, стал неожиданностью митинг на Поклонной горе. Власть не испугалась и собрала 150 тыс. человек, которых нельзя просто привезти на автобусах – кого-то, конечно, привезли, а кто-то и сам пришел. Это подорвало оппозиционную энергию; митингов, отражающих различные позиции, стало два. Тем самым митинг как политический инструмент вернулся в нашу жизнь, и это хорошо. Однако очевидно, что часть западных грантов действительно направляется на политическую работу, поскольку США искренне убеждены, что несут в мир свет демократии. Поэтому нужно ограничить те области, в которые допустимо вкладывать иностранные деньги. Когда финансируется борьба с бедностью, экология, культурные проекты, тут вопросов быть не может. Но если дяди с деньгами со стороны приходят в политику, это неправильно: в собственной стране мы должны бороться за соблюдение прав человека самостоятельно. Кстати, о слове «борьба». Борьбы не нужно бояться – в Европе за демократию сражались почти 350 лет. Надо бороться; вот мы и боремся. Потому и неверно говорить, что «демократия – это процедуры». Нет; это борьба за соблюдение процедур. Законы у нас нормальные, прогрессивные, но за их исполнение нужно бороться.
Какие СМИ нужно усиливать? В первую очередь профессиональные. Некоторое время назад у меня случилась история с НТВ, когда они снимали мою физиономию, но не предупредили, в каком именно фильме она появится. В результате я – как эксперт! – оказался в одном ряду, например, с Демушкиным, который регулярно вскидывает руку в известном нацистском приветствии. Этот плохо сделанный пропагандистский фильм дискредитировал и Путина, и меня! В результате всему медиахолдингу «Эксперт» пришлось отказаться от всякого сотрудничества с НТВ – профессионализм прежде всего. СМИ должны стремиться к объективности, а не разлагать народ. Журналист узнает, что произошло, и доходчивым русским языком передает факты – не более, но и не менее!
В «электронную демократию» я не верю примерно потому же, почему не верю в преимущества интернет-журналистики перед традиционной – совершенно другой уровень ответственности.
О суверенной демократии. Я согласен с тем, что изложенная мной концепция похожа на концепцию Суркова. Но еще до Суркова, в том же журнале «Эксперт», где он опубликовал свою знаменитую статью, она была сформулирована при помощи двух понятий: «Родина» и «Свобода». Суверенитет означает, что мы занимаемся нашими делами самостоятельно, демократия означает, что наша страна свободная. С одной стороны, Россия слишком большая и серьезная страна, чтобы в нее можно было импортировать демократию; она может быть создана только самой Россией. С другой стороны, может ли Россия выработать исключительно свою, совершенно уникальную модель демократии, или она обречена все время кого-то копировать и догонять? К такой постановке вопроса у меня двойственное отношение. Советский проект – был ли он догоняющим или уникальным? По мнению Иммануила Валлерстайна, именно в советское время.