- конституционный дизайн и политическая реальность;
- Конституция и граждане;
- варианты дальнейших преобразований –
эти и смежные вопросы стали предметом обсуждения экспертов.
Заседание открылось специально подготовленными выступлениями Л.С.Мамута (Институт государства и права РАН), М.А.Краснова (Высшая школа экономики), А.Н.Медушевского (Высшая школа экономики), Г.А.Сатарова (Фонд ИНДЕМ). С дополнительным сообщением "Общественное мнение стран СНГ о перспективах реинтеграции Союза" выступил И.В.Задорин (Исследовательская группа "ЦИРКОН"). Выступление И.В.Задорина сопровождалось презентацией (840 kB), без обращения к которой использование отчета о семинаре будет крайне затруднено
NB!
Публикуемый отчет представляет собой сжатое изложение основных выступлений, прозвучавших в ходе семинара. Опущены повторы, длинноты, уклонения от темы, чрезмерно экспрессивная лексика. Отчет не является аутентичной стенограммой, но большинство прозвучавших тезисов, гипотез и оценок нашло в нем отражение.
С.И.Каспэ:
Авторство идеи сегодняшнего семинара принадлежит Леониду Соломоновичу Мамуту, за что мы выражаем нашу искреннюю благодарность. Действительно, что может быть сегодня более уместным, чем разговор о конституционной эволюции России? Рубеж новогодия всегда разрывает рутинное течение времени – и создает возможность хотя бы немного отстраниться от той политической конъюнктуры, в которую мы обычно погружены, и попытаться обсудить вещи более серьезные, чем любые выборы, президенты и парламенты. Более того, в этом месяце исполнилось 15 лет с момента упразднения СССР. И это дополнительный стимул к тому, чтобы попытаться подвести итоги (конечно, промежуточные) эволюции конституционного дизайна России и задуматься о ее перспективах.
Л.С.Мамут:
15-летний срок, начало которому положил декабрь 1991 г., – это весьма заметное событие в нашей быстротекущей жизни. Наш долг – подвести предварительные государственно-правовые и политические итоги этих бурных и драматичных лет.
Я давно перестал ходить на политические митинги. Выступления в духе "Долой" для меня неприемлемы. Я считаю, что мы должны давать теоретический анализ, осмысливать те события, свидетелями и участниками которых мы являемся.
Еще один момент, на который я хотел бы обратить внимание – значение 90-х годов. Я категорически не приемлю тот тезис, что это было смутное время, катастрофа в истории России. Все необходимые конституционно-правовые предпосылки демократического развития были заложены именно в 90-е годы. Мы ведь помним лето 1993 г., наши сборы в Кремле, наше участие в работе Конституционной комиссии…
На протяжении этих 15 лет мы утверждаем демократически правовое государство. Естественно, есть масса проблем, вопросов, ошибок, злоупотреблений. Но с этого пути мы в принципе пока не сошли. И – если будем проявлять соответствующую инициативу и активность – и не сойдем.
Несколько слов о моем отношении к идее суверенности, суверенности, суверенной демократии. Я отношусь к ней так же настороженно, как и к педалированию проблематики социального государства. И о том, и о другом можно и нужно говорить, но только в контексте государства демократического и правового. Выдвижение на первый план проблематики социального государства очень опасно, потому что подавляющим большинством населения оно понимается в патерналистском смысле, как государство, которое всем что-то должно положить в протянутую руку. Конечно, есть 7-я статья Конституции, мы ее знаем и должны ее реализовывать. Но только при безусловном приоритете демократического и правового характера того государства, которое мы строим.
Еще раз подчеркиваю: есть масса проблем, негативных явлений, мимо которых мы не можем проходить. Но мало констатировать эти явления. Надо выявлять их причины и предлагать пути преодоления недостатков. Если фиксироваться только на проблемах, то толку не будет.
А.Н.Медушевский:
Подведение итогов 15-летия развития российского конституционализма следует начать с определения масштаба проблемы. Важно посмотреть на место Конституции 1993 г. в мировом масштабе.
Я думаю, что она является Конституцией нового государства, закрепляет его суверенитет и вместе с тем определяет либерально-демократический вектор развития после крушения тоталитарной модели власти. Конституцию 1993 г. можно сравнить с такими памятниками права, как основной закон ФРГ 1949 г., восстановивший демократию в Германии; конституция Индии 1950 г., провозгласившая национальный суверенитет; демократические конституции Южной Европы 1970-90-х гг. Я думаю, что российская Конституция 1993 г. замечательна тем, что она положила конец грандиозному эксперименту под названием "построение коммунизма". В этом состоит ее всемирно историческое значение.
Второй мой тезис дает историческую ретроспективу. Очень важно установить место Конституции 1993 г. в российской истории.
Конституция 1993 г. - второе крупное событие в нашей конституционной истории после опыта начала XX века. Сравнение двух конституционных революций чрезвычайно интересно. Сходны и причины конфликтов, и получившиеся модели. Неоднократно говорилось, что наша Конституция напоминает Основные законы Российской империи в редакции 1906 года. Этот факт преемственности конституционализма связан с тем, что в обоих случаях была отвергнута диктаторская система власти.
Конституция 1993 г. стала очень важным рубежом в развитии демократии. В ней закреплено демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления. Гарантирована защита естественных прав, идеологическое многообразие, отмена цензуры. Впервые в российской истории был закреплен принцип разделения властей. Был создан профессиональный парламент, которого раньше не было. Конституция давала новый порядок организации судов: презумпция невиновности, состязательный судебный процесс, суды присяжных и т.д.
Но Конституция была принята "на вырост". Она ввела нормы, не имевшие прямого действия в российской реальности 90-х годов, оставшейся в наследство от системы однопартийного государства. Принципы, зафиксированные в Конституции, были в известной мере декларативными. Это породило большие трудности. Приходится констатировать, что реализация всех основных направлений Конституции не состоялась в полном объеме и встретилась с чрезвычайными трудностями. Проблемными областями остаются национальная идентичность, легитимность границ, вопросы суверенитета, гражданства, миграции.
Существует и проблема собственности. Продолжают подвергаться сомнению итоги приватизации. Значительная доля населения уверена, что параметры легитимности собственности, зафиксированные в Конституции, не функционируют. Я имею в виду давность приобретения, правовые способы защиты.
Если мы возьмем проблему реализации норм Конституции, то она выглядит достаточно сложной. Пример – принятие Земельного кодекса, поставившего вопрос о приватизации, в том числе земель сельскохозяйственного назначения. Как выяснилось, в регионах не было принято соответствующего законодательства, и Земельный кодекс был заблокирован. Получилось, что положения Конституции о частной собственности на землю оказались недействующими.
Федеративная реформа. Есть мнение, что федерализм должен реформироваться, потому что несостоятельна его экономическая основа. 75% субъектов федерации дотационны, так что федерализм, закрепленный в Конституции, не действует или действует неадекватным образом. С этим связана и проблема двухпалатности. Дебаты в отношении верхней палаты отражают отсутствие концепции федерализма.
Проблема разделения властей и административной реформы. Конституционная модель устроена таким образом, что президент сохраняет контроль над всей вертикалью исполнительной власти. Получается, что гарант Конституции является руководителем одной из ветвей власти. Здесь можно говорить о том, что наша форма правления чрезвычайно специфична. Огромные полномочия президента не отражены в Конституции, но фактически закреплены за ним. Практическое следствие – отсутствие ответственного правительства и административной реформы. Речь должна идти о реформе государства, создании такой системы, при которой власть была бы отделена от собственности.
Отмечу также новое избирательное законодательство и закон о политических партиях. Новая избирательная система вводит очень высокий проходной барьер, запрещает протестное голосование, позволяет отстранять неугодных власти кандидатов от выборов. Положения Конституции, связанные с плюрализмом, здесь отчасти поставлены под сомнение. Это относится и к судебной реформе. Положения о независимости судей вступают в противоречие с практикой коррумпированности судов.
Я назвал некоторые проблемы, по которым кристаллизировались противоречия в Конституции. Это не значит, что она неадекватна. Это значит, что реализация Конституции оказалась сложнее, нежели можно было предвидеть.
Я полагаю, что в истории крупных конституционных революций, к которым относится и принятие Конституции 1993 г., мы можем видеть ряд основных фаз: отказ от старой модели, принятие новой Конституции, подгонка ее положений к реальности. Важно понять, в каком направлении развивается вектор третьей фазы. Идет ли речь о подгонке реальности под Конституцию или наоборот?
Многие говорят, что Конституция устарела. Я же полагаю, что она заложила основы нашего государства на длительный период. Несмотря на все трудности, изменяться должна реальность, а не Конституция.
М.А.Краснов:
Сразу хотел бы сказать, что я принципиально расхожусь со своими коллегами. Мой основной тезис: при данной Конституции мы проблем не решим. Я бы говорил" о 15 годах конституционной деградации, а не эволюции.
Ведь что такое конституционная эволюция? Это развитие базовых характеристик России, обозначенных в Конституции: Россия – демократическое, правовое, федеративное, социальное и светское государство.
Сначала о формальных показателях. Надо учитывать, что в СССР (соответственно, в РСФСР) законов было очень мало, а те, что были, зачастую носили пропагандистский характер. В основном правовое регулирование осуществлялось подзаконными актами. До 1 января 1994 г. в РСФСР (РФ) принято 326 законов, причем за 1992–93 гг. – 218. А с 1 января 1994 г. по 1 декабря 2006 г. – 2579. Каждый год принимается порядка 230–250 законов.
Правда, до 1994 г. были приняты важнейшие законы и другие акты, которые формализовали совершенно новые общественные отношения: Декларация о правах и свободах человека и гражданина, Декларация о государственном суверенитете, Концепция судебной реформы; Таможенный кодекс; законы "О защите прав потребителей", "О статусе судей", "О банках и банковской деятельности", "О конкуренции и ограничении монополистической деятельности", "О Конституционном Суде", "О местном самоуправлении", "О залоге", "О приватизации жилищного фонда", "Об авторском праве и смежных правах", "О занятости населения", "Об образовании", "О реабилитации жертв политических репрессий", "Об обжаловании в суде решений и действий, нарушающих права граждан", "О минимальном размере оплаты труда" и проч. Если сравнить по реформаторской значимости законы, принятые до Конституции 1993 г. и после, то, несмотря, что потом были приняты новые Гражданский и Уголовный кодексы, новые Гражданский процессуальный и Уголовно-процессуальный кодексы, Земельный кодекс (вообще сейчас принято примерно 20 кодексов), ряд других важных законов, тем не менее мы увидим, что основные реформы проведены через законы, принятые еще до Конституции РФ. К тому же из 2579 законов 1315 (больше половины) – это изменения и дополнения в уже существующие законы.
Итак, коренным образом поменялся политический и социально-экономический строй. Но приблизилась ли Россия к названным конституционным характеристикам?
Понятия "социальное" и "светское" государство в Конституции расшифровываются. Поэтому здесь легче оценивать. Так, ч.1 ст.7 гласит: "Российская Федерация – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека". Оценку давайте сами. Лично я считаю, что условий, обеспечивающих достойную жизнь и главное, свободное развитие человека, не создано. Пожалуй, соблюдается – и то относительно – лишь светский характер государства. Но для этого и не требуется особых материальных усилий.
За короткое время нельзя проанализировать итоги и перспективы двух других характеристик (о федерализме я умолчу), которые на самом деле определяют все иные – демократическое и правовое государство. Но в самом общем виде могу сказать следующее:
Правовое государство. Если взять самую суть этого понятия, введенного немецким юристом Еллинеком, то она состоит в том, что власть связана правом. А русский юрист начала ХХ в. Алексеев верно добавил, что и народ также связан правом. Можно дать целую панораму русской жизни, доказывающую, что это остается лишь мечтой. Я вспоминаю случай, который со мной однажды произошел. Я написал выступление Борису Николаевичу Ельцину, в котором была фраза "государство связано правом". Борис Николаевич решил, что его помощник просто ошибся, и вставил букву "с" – "связано с правом". Так что умы наших политиков и чиновников плохо воспринимают идею правового государства.
Демократическое государство. Кто может сказать, что это такое? Не случайно нам навязали дискуссию о "суверенной демократии", неважно, продиктована ли она политтехнологическими соображениями или более глубинными мотивами. Важно, что это – показатель гибельного вектора. Но еще важнее, что это показатель отсутствия демократии как работающей конструкции.
С конца 80-х годов "демократия" в нашем восприятии прочно обосновалась в ряду ценностей. Именно поэтому она предстает перед нами как некая аксиома, некий кварк, нерасщепляемая частица. Причем до сего дня как сторонники, так и противники демократии предпочитают не расшифровывать этого понятия. Потому и появляются спекуляции (и первым спекулянтом был Ленин, посвятивший немало статей "классовой", впоследствии "социалистической" демократии). Так что сейчас мы имеем второе издание того же муляжа. Кстати, аксиоматичность и ценностный характер демократии ощущаются и на Западе, только по другой причине – ее привычности. Но ведь пока мы не осознаем ее инструментальный характер в первую очередь (характер "машинки", по словам Сатарова), не осознаем, что по большому счету это не идеологическое понятие, поскольку демократия необходима любой политической силе (как минимум на стадии прихода к власти) мы не сможем и обеспечить ее. Это не теоретическое, а насущное практическое положение, ибо только тогда страна: а) сможет быть динамичной и б) ни один из слоев общества не будет ощущать сильного дискомфорта.
Потому и так трудно определить итоги и перспективы демократического развития, что мы сами не договорились, что под ним понимаем. Не будем же мы в самом деле тешить себя сравнением с советской "демократией" и восторгаться внешне альтернативными выборами, многопартийностью, разделением властей и т.п. Все это у нас есть, а на уровне ощущений демократии нет. Так вот, я утверждаю, что ее нет не только на уровне ощущений, но и в объективном смысле.
В чем сущность демократии? Сначала она состояла в уничтожении сословий. Отсюда принцип равноправия, затем принцип народного суверенитета. Но сегодня эти сущности не особенно влияют на реальную жизнь – лукавый любит все передразнивать. Поэтому сегодня никто к формуле "народ – источник власти и носитель суверенитета" всерьез не относится. Для нас это со времен советской власти – пропагандистское клише, и только.
Это не значит, что эти сущности надо изъять из содержания понятия демократии. Просто теперь они сами нуждаются в инструментальном обеспечении. Тогда вопрос – что способно материализовать формулу народного суверенитета? Только реальная возможность определять политику. Не просить, не требовать, а именно определять. Тогда что для этого нужно? А нужен прежде всего политический рынок, причем рынок не монополистический (в последнем случае это уже и не рынок). В таком случае мы приходим к главному инструментальному элементу – политической конкуренции. Без нее нет и политики в смысле "policy".
Без политического рынка парламентские выборы означают не выбор народом какого-то курса, а только показывают степень лояльности президенту. Казалось бы, это относится и к развитым демократиям. Нет! Там лояльность имеет пределы. В 1937 г. Рузвельт хотел поменять состав Верховного суда, мешавшего его Новому курсу. Но даже лояльный президенту Сенат не позволил этого сделать. Почему же у нас любой каприз главы государства будет исполнен? Да потому, что партийность и политическая репутация у нас почти ничего не значат. При непопулярном президенте парламент может лишь ставить палки в колеса, но реально почти никак не влияет на политику. При популярном – парламент превращается в подразделение его администрации.
Почти все, что делается сегодня, власти пытались сделать и вчера, то есть все сделать подконтрольным: партии, региональных руководителей… Просто не все могли. Но не из-за институциональных ограничений, а только из-за слабой популярности Президента. Согласитесь, основа очень зыбкая.
В чем же проблема? Почему мы эволюционировали до такой степени, что, несмотря на преамбулу Конституции РФ, несмотря на ее ст.1, по-прежнему ищем свой путь к демократии? Что же это за Конституция, если она четко идентифицирует страну как демократическую, а общество с этим не соглашается? Возникает фундаментальный вопрос: это общество таково или институциональные условия мотивируют соответствующий характер социальных и политических отношений?
Ответ на него оставляет меня в одиночестве среди моих единомышленников. Тем не менее я от него не отказываюсь. Он таков: конечно же, история страны, структура общества, его привычки, его мифы – очень важный фактор. Но не фатальный. Традиционализм сохраняется постольку, поскольку сама конструкция позволяет исповедовать традиционализм. Вот почему необходимо так переустроить институциональную структуру, чтобы она вынуждала общество, его формальных и неформальных лидеров осваивать демократические механизмы коммуникации между властями и обществом.
На мой взгляд, есть три главных порока нашей Конституции:
Первый. Задумали принять Конституцию на века. А следовало бы принять, как это иногда делается, конституционный акт временного, переходного характера.
Второй. Я уже не раз говорил, что в нашей Конституции слишком много незаполненного пространства. Именно там, где максимально все должно было быть урегулировано – в системе органов федеральной власти. Это можно было бы преодолеть через законы и судебную практику. Но в такой системе, как наша, эти институты не могут работать в конституционном духе.
Третий порок, главный. Конструкция власти институционально препятствует созданию системы политического рынка, системы политической конкуренции.
И последнее. Сегодня либеральные политические организации, сами того не замечая, играют по навязанным им правилам. Они, как советские диссиденты, говорят властям "выполняйте вашу Конституцию". В.Зорькин недавно сказал: «Менять Конституцию можно, когда ее уже невозможно не менять». Но ведь это уже революционная ситуация!
Итак:
1. За 15 лет Россия оказалась дальше, чем в 1991 г. от того, что принято называть демократией. Тогда был гораздо больший спектр возможностей.
2. Несмотря на то, что в эйфории мы конституционно продекларировали центральную фигуру государственности – человека, никто всерьез не собирался соответствующим этой ценности образом обустраивать публичную сферу. "Макар Девушкин" или "Акакий Башмачкин" сегодня становятся ньюсмейкерами только ввиду каких-то совершенно трагических обстоятельств. Организованные державники оперируют лишь понятием величияРоссии. Организованные либералы – в основном понятием политических свобод. Демократия, соответственно, либо только антиценность, либо только ценность. И в том и в другом случае она оставляет равнодушными большинство людей. Возможность же подчинить демократию главной ценности – обеспечению и защите человеческого достоинства, прежде всего "маленького человека", – мы упустили.
3. Но такой шанс не может быть упущен безвозвратно. Просто надо (и здесь как раз пункт потенциального объединения разных, хотя и не всех, мировоззрений) бороться за то единственное, за что в нашем положении возможно бороться, – за демократию как инструмент. Это означает создание такой системы власти, которая бы институционально препятствовала появлению очередного благодетеля нации – самой лучшей ширмы для произвола, коррупции и самодурства.
Г.А.Сатаров:
Первый вопрос: какой смысл мы вкладываем в понятие "конституционная эволюция"? Мы говорим об эволюции конституционной практики. Предлагаю посмотреть на Конституцию именно как на функционирующий институт.
Никакой институт не функционирует как вещь в себе. Он обладает большим количеством сопряжений с другими институтами, неформальными практиками, с общественным сознанием. Эффективность функционирования института определяется тем, как функционирует все, что с ним сопряжено. Конституция – это гиперинститут, который должен охранять своим верховным авторитетом другие институты – федерализм, судебную систему, прокуратуру.
Но на функционирование Конституции как института также влияет функционирование других институтов, которые формально ей подчинены, но в реальной жизни они действуют друг на друга. Это означает, что если мы хотим изменить функционирование Конституции, то нам необязательно ее менять. Мы можем менять законы или практику их применения, не посягая на конституционные нормы.
В последние годы ослабление и мистификация институтов меняли и функционирование Конституции. Приведу пример. Существует экономический институт банкротств, на функционирование которого влияет судебная система. Если в норме его задача – санирование неэффективных участников рынка, то у нас он используется для того, чтобы отбирать собственность у эффективных. С нормами ничего не происходит, но искажается функционирование сопряженных институтов.
Предлагаю посмотреть на Конституцию с точки зрения модели принципал-агентских отношений. Конституция задает верховного принципала (народ), описывает его агентов (выборные органы). У нас агенты занимаются тем, что уменьшают свою зависимость от принципала. Для этого им нужно, чтобы к принципалу не поступала адекватная информация. Принципал не понимает, что делает агент, не может оценить результаты его деятельности.
С точки зрения Конституции подбор агентов осуществляется через выборы. У нас подбор агентов принципала в минимальной степени зависит от принципала и в максимальной степени от самих агентов. Фактически принципал-агентская модель перевернута с ног на голову и превращена в полную бессмыслицу.
Мы видим явную эволюцию конституционной практики. Она устроена таким образом, что главный принципал уже не может повлиять на ход процесса. Агентам не нужно менять Конституцию. Постольку, поскольку они обеспечивают деградацию сопряженных с ней институтов, у них нет необходимости решать свои задачи с помощью формального изменения Конституции.
И.В.Задорин:
Предлагаю Вашему вниманию небольшое исследование, посвященное 15-летию распада СССР, выполненное в рамках проекта "Евразийский монитор". Это межстрановое исследование, проводимое в 5-6 сопоставимых странах СНГ. В данном случае это Россия, Белоруссия, Украина, Казахстан и Армении.
Прежде всего социологи выясняют информированность населения по поводу тех или иных событий. Выяснилось, что существует заметная доля населения, которая говорит, что слышит о подписании Беловежских соглашений впервые. На Украине таких людей уже 15%.
Очень важным был вопрос об отношении к неизбежности распада СССР. Мнения разделились везде, за исключением Армении, где две трети респондентов сказали, что он был неизбежен.
На эмоциональном уровне достаточно распространены сожаления о том, что СССР распался. В России в большей степени, в Белоруссии и Украине в меньшей. Но такое сожаление все-таки доминирует.
Вопрос "Если бы сегодня проводился референдум об объединении, то как бы вы проголосовали?" В России большинство проголосовало бы "за". В Белоруссии и Армении результат референдума уже не столь очевиден. Нас удивили результаты в Белоруссии, хотя все последние тренды, которые мы наблюдали за последние два года, естественным образом к этому вели. При этом порядка 70% в славянских странах считают, что воссоздание СССР невозможно. Если говорить о динамике за последние три года, то выросло число тех, кто считает, что распад был неизбежен. Это мнение начинает превалировать.
Вопрос: "Если бы наша страна объединялась в союз, то в каком объединении стран вы хотели бы жить?" В России большая доля населения желающих жить без объединения в какие-либо союзы (30%). На Украине доля желающих к кому-нибудь примкнуть составляет больше половины.
А.Кузьмин:
Вопрос "куда объединяться" был жесткой альтернативой?
И.Задорин:
Этот вопрос был жесткой альтернативой. Но был и более свободный вопрос, когда спрашивалось, "с какими из указанных стран было бы правильно объединиться нашей стране?" Там позволялось выбирать любую комбинацию. В большинстве государств первый рейтинг – объединение с Россией. Это не означает, что они хотели бы. Это – выбор из других вариантов. Вторая альтернатива – страна из четверки ЕЭП. Важно заметить, что предпочтения в этой четверке носят взаимный характер.
В.Шейнис:
Я склоняюсь к той позиции, которую здесь высказали Сатаров и Краснов. Но одно расхождение между нами все-таки присутствует. Я высоко оцениваю тот новый конституционный проект, который был выдвинут ими в конце 1990-х годов, но считаю его программой на послезавтра.
Когда я говорю, что сегодня Конституцию не надо менять, я исхожу из чисто политических соображений. Сейчас Конституция может быть только ухудшена – в плане отмены третьего срока, или, скажем, изменения светского характера государства в пользу лидирующей роли Русской Православной церкви.
Позволю себе не принять предложение начинать разговор о конституционной эволюции России с 1991 г. Ведь первые проекты Конституционной комиссии были опубликованы еще в октябре-ноябре 1990 года, и они и были наилучшими. Первая или вторая главы едва ли нуждаются в заметной правке. Можно было бы, правда, изменить систему государственной власти. Напомню, что вначале было два варианта ее организации. Вариант А – президентский – представлял Валерий Зорькин, который говорил, что даже полупрезидентская система нам не годится. Был и другой вариант, который защищали депутаты Волков, Пименов, я и некоторые наши уважаемые эксперты, предусматривавший ответственное перед парламентом правительство при сильном президенте. Он более или менее учитывал интересы всех. Его я и считаю оптимальным. Напомню мысль Тольятти, высказанную им при утверждении итальянской конституции 1947 года. Он сказал: "За конституцию проголосовало большинство. В ней есть то, за что мы всегда боролись, то, с чем мы готовы согласиться и то, что нам не нравится". Если бы из готовности принять такой подход исходили бы все наши политические силы, мы бы имели гораздо более равновесную Конституцию.
И.Дискин:
Давайте попробуем понять исходную идеологическую интенцию, в которой рождалась наша Конституция. Распад традиционного общества всегда повышает значимость различных идеологических доктрин, и сегодня мы услышали много отголосков этого обстоятельства.
Я хотел бы отметить факт глубокого согласия между выступавшими. Все они фиксировали разрыв между нормами Конституции и существующими социальными практиками. Этот разрыв заполняется теми, у кого есть специфические ресурсы воздействия на процедуры. Концепция "принципал – агент" совершенно уместна. Агенты, естественно, использовали разные ресурсы, в том числе дерационализацию выбора. Яркий пример – лозунг "Голосуй сердцем".
Но важно отметить, что сегодня меняется способ оценки Конституции. Это происходит потому, что радикально изменилась природа российского общества. Сегодня мы имеем дело с обществом, завершающим этап социальной модернизации, с обществом, в котором появились массовые социальные группы, действующие на основе рационального индивидуального выбора и рациональной ответственности. Этого никогда не было в многовековой истории России. Осознание этого факта создает принципиально новую диспозицию. Появляется первый шанс избежать заклятия Валуева: "У нас самый закон заклеймлен неискренностью. Не озабочиваясь определительностью правил и ясностью выражений, он прямо и последовательно требует невозможного".
Но взгляды этой новой России сильно расходятся с теми представлениями, которые пытаются ей вменить. Господа, вы должны четко понять свою позицию. Когда вы говорите, что мы не должны подстраивать конституционную норму под мнение народа , это не демократическая позиция. Это позиция либеральная – и вместе с тем авторитарная.
А.Музыкантский:
Я согласен с тем, что многое зависит от взаимодействия закона с реальными практиками, традициями, с реальным менталитетом. Приведу один пример. Те, кому больше 40 лет, ходили на выборы в СССР и получали бюллетень, в котором была написана одна фамилия. В Конституции 1936 г. этого не было. Начиная с 1934 г., в своих немногочисленных интервью Сталин, Молотов все время говорили о выборах из нескольких кандидатов. В 1936 г. Сталин в своем докладе тоже говорил об альтернативных выборах. Целый 1937 г. шла подготовка к выборам в Верховный Совет. И только в самый последний момент появилось решение Политбюро о необязательности альтернативных кандидатур. А в Конституции так ничего и не изменилось.
Нужно учитывать менталитет народа, цивилизационную специфику. Вот возник вопрос о том, что у нас первое лицо стоит над всеми ветвями власти. Но ведь у большинства в голове существует простая модель: в России должен быть верховный арбитр. Я думаю, что Конституция была написана не под Ельцина, а под российскую традицию. Когда Сперанский представил свой проект 200 лет назад, император в нем тоде был помещен над всеми ветвями власти.
Сейчас у нас получились: вертикаль власти, контролируемая пресса, зависимая судебная система, слабый парламент, сырьевая монополистическая экономика. Не получилось разделение властей, независимая пресса, независимая судебная система, самоуправление, инновационная конкурентная экономика. Вывод однозначный: получилось то, что характерно для российской традиции. Не было никогда у нас разделения властей, самоуправления, конкурентной экономики – и нет.
Существенного улучшения Конституции при таком отношении к законодательству мы не получим, а неприятностей можем получить достаточно много. Нам надо провести социокультурную реформу. Пока такого с Россией не произойдет, все остальные реформы обречены.
Ю.Благовещенский:
Я хотел бы задать всем вопрос – а возможно ли было другое развитие в эти 15 лет? Тут дело не только в менталитете народа. Дело в том, что нашей элитой стали относительно прогрессивно мыслящие люди из все тех же партийных кругов. Произошло перераспределение власти в их пределах, и все. Новая Конституция может быть и хорошей. Но проблема в другом.
А.Оболонский:
Я не планировал выступать, но меня спровоцировало выступление Александра Ильича. И не потому, что я с Вами не согласен. Да, действительно в русской истории был мощнейший патернализм: авторитаризм с одной стороны, холопство с другой. Но я вижу и противоположную тенденцию. Всегда существовала борьба двух культур – культуры господствующей и контркультуры. В рабской стране не могло убегать столько людей от государства – в казаки, в Сибирь, в эмиграцию. Был целый ряд перекрестков, когда история могла пойти как одним, так и другим путем. Такой же перекресток мы проходили – но еще не прошли – в эти 15 лет. И я не устал надеяться, что мы живем в хмурое утро следующего дня.
Я не вполне могу согласиться, что при Ельцине не было политической конкуренции. На самом деле она была. Другой вопрос, в каких формах она происходила. Единственная вещь, которая в Конституции 1993 г. должна была бы быть изменена – статья 71. Речь о том, что широкие президентские полномочия к концу определенного срока подлежали бы пересмотру.
Нынешняя Конституция хоть как-то, но сдерживает принятие антидемократических законов. Если она будет меняться, то только в худшую сторону.
И.Задорин:
Хочу обратить ваше внимание на голос народа. В мнениях экспертного сообщества, как мы видим, доминируют недоверие и скепсис в отношении будущего. Самый последний опрос "Левада-центра" показывает, что народ этот пессимизм не разделяет. Большинство считает, что следующий год будет спокойным. Никаких политических катаклизмов, переворотов и волнений население не ждет. Больше 60% ожидает громких коррупционных скандалов и отставок министров, и все. Лишь 5,7% ожидают, что год будет плохим. Так что, господа эксперты, народ с Вами не согласен!
О.Савельев:
Два замечания. Во-первых, в отсутствие свободы слова мы меряем не общественное мнение, а эффективность государственной пропаганды. Во-вторых, хотелось бы внести шутейное на первый взгляд предложение – принять поправку к Конституции, согласно которой во главе государства не должен быть выходец из спецслужб. Я сам учился на юридическом факультете МГУ и общался с разными представителями спецслужб. У них совершенно особый менталитет. Для них существуют не законы, а ведомственные инструкции. Эти люди измениться не могут.
А.Оболонский:
Я, кстати, как-то слышал выступление Воннегута, который сказал, что в американскую конституцию надо внести поправку, чтобы баллотироваться в президенты было запрещено летчикам реактивной авиации – потому что люди сверху кажутся очень незначительными существами.
Н.Андреенкова:
Игорь Вениаминович сказал, что народ не ждет потрясений в 2007 г., а эксперты и политики ждут. Это говорит только о том, что народу все равно. Народ живет одной жизнью, а власть – другой. И это разделение увеличивается с каждым годом.
С.Каспэ:
Я позволю себе не согласиться с тезисом о непреодолимости российской традиции. Традиция – не безличная сила, которая распростерлась над страной и злобно ее гнетет. Традиция – ее носители, те, кто воплощает ее сегодня, кто реализует определенную программу действий. И как только мы принимаем субъектный подход к традиции, мы сразу обнаруживаем, что субъект может повести себя по-разному, во-первых, и что его поведением можно и управлять, во-вторых. В конце концов, человек наделен свободой воли, которую никто не отменял и отменить, слава Богу, не в состоянии, а потому никакая традиция не является абсолютным препятствием на пути к демократии. Так что выражаю надежду, что нас ждут и следующие 15 лет конституционной эволюции демократической России – именно демократической.